Альтернатива

Так ли плох рессентимент, как его малюют философы начиная с 19 века?

Вышедшая в 2009 г. и переизданная с дополнениями в 2010 году книга эпидемиологов Ричарда Вилкинсона и Кейт Пикетт «The Spirit Level. Why Equality is Better for Everyone» («Уровень духа. Почему равенство лучше для всех») стала весьма громкой интервенцией ученых-естественников в поле политики, философии и социологии. Авторы, опираясь на обширные данные, пришли к выводу, что неравенство приносит вред всему обществу в целом, а не только наиболее бедным его слоям. По их мнению, среди большинства развитых стран прослеживается устойчивая тенденция: страны с большим социальным расслоением, независимо от совокупного дохода, имеют худшие показатели по основным социальным параметрам (таким как смертность, преступность, заболеваемость и т.д.), чем их более «эгалитарные» соседи. Книга вызвала бурные споры, последовали и опровержения. Что если сама биосоциальная природа человека не способна справляться с неравенством, конструируемым в качестве основного стимула (для конкуренции, поддержания иерархии и т.п.?). Так ли плох рессентимент, как его малюют философы начиная с 19 века? Может ли существовать общество, нацеленное на минимизацию неравенства?

Нашел у  vadimb.

Постницшеанское понимание рессентимента - это однозначная глупость и мерзость, заточенная против христианства (хотя в целом книга Шелера неплоха).

Ответ прост - хуже рессентимента только антирессинтемент, то есть квазиницшеанская проповедь права сильного, талантливого и Не Такого Как Все.

Дело в том, что дарвинистский "антиэгалитаризм" (я круче всех и поэтому всех поимею) совершенно не совместим с характерным для нормального классического правого и для человека с аристократическим мировоззрением представления об иерархии.

"Человек длинной воли" - это, как правило, не аристократ. Это антиаристократ, выскочка.

И "антирессентимент" - который часто принимают за проявление величия духа исключительных людей есть, на деле, именно что поддержка права самых наглых, самых циничных, "подвижных сперматазоидов". Людей, лишенных как раз тех качеств, которые наиболее характерны для высшего идеала человека - любви, благородства, заботы о ближнем, умения поступать добродетельно.

Предельным случаем антирессентимента является не Аристократ, а Жулик.

Напротив, аристократическая среда всегда была устроена очень рессентиментно, то есть жесточайшим образом подавляла любых выскочек.

Вся сложная система местничества, которая, как я когда-то писал, была не злом, а благом для русской средневековой системы управления, была основана именно на системном рессентименте.

Система местничества, на которую было сделано столько нападок, была прежде всего системой страхования аристократического слоя от ненадежных и непроверенных людей, быстрая карьера которых могла обернуться столь же стремительной изменой государю и государству. Местничество было системой защиты от дураков и сволочей, которых неизбежно порождает альтернативная ей система временщичества.

Впрочем, я когда-то давно писал на эту тему очень подробно: http://mesogaia-sarmatia.narod.ru/holmogor-pravaya.htm

Правый должен исходить в своем взгляде на общество из принципа, который о. Георгий Флоровский (рассуждая, кстати, о Константине Леонтьеве) назвал принципом "антропологического минимализма". То есть надо всегда помнить и о том, что человек грешен, и о том, что мир во зле лежит, и не строить утопических планов всеобщей гармонизации всех отношений и состояний в здешней жизни или даже в жизни будущей. Отрицание греха и всего, что с ним связано, есть ересь пелагианства. Впрочем, не следует впадать и в противоположную крайность - радикальный августинизм в духе Фульгенция Руспийского, предполагающий предопределенность конкретного греха для каждого конкретного человека, предопределенность судьбы, иерархического места в онтологии, а стало быть и места в социальных отношениях. Между тем "протестантская цивилизация" с её либерализмом основана именно на радикальном августинизме Кальвина и поэтому её парадигма является отступлением от правых принципов. Из сказанного, впрочем, не следует, что неравенство есть побочный продукт греховного социального несовершенства. Подобным продуктом является "порченность" неравенства, то есть наличие несправедливости, эксплуатации, злоупотребления вышестоящим положением, святая уверенность "верхов" в том, что быдло существует чтобы их, шампанских гениев, выкармливать и облизывать. Все это из истории не устранимо, - что не значит - терпимо и приемлемо. Грех неустраним, но не приемлем.

Само же социальное неравенство, вне зависимости от злоупотреблений им, является плодом не греха, а напротив вещи очень хорошей и правильной - социальной солидарности. Неравенство возникает в мире потому, что большинство людей отклоняется в своем поведении от абстрактной "эгоистической" модели, от игры в "каждый за себя". Уместить в голове этот странный факт, безусловно, непросто, поскольку у нас в голове сидит классическая либерально-марксистская картинка происхождения неравенства именно из эгоистической войны всех против всех. Однако соревновательность не создает подлинного неравенства - между спортсменами, бегущими на три километра никакого неравенства нет - у них равные возможности, равные стартовые позиции, предельно простые отношения и предельно простая цель. Неравенство начинается тогда, когда один из спортсменов споткнется и повредит ногу, а у тех, кто бежит мимо возникнет выбор - бежать дальше к финишу, не обращая внимания на попавшего в беду товарища или же помочь ему, но тогда сойти с дистанции или задержаться.

Если мы повнимательней присмотримся в жизни к большинству социальных неравенств, то они все связаны будут не с "плохим бегом", а с "отказом от участия в соревновании из солидарности с той или иной своей общественной группой. Простое общество, не имеющее никаких членений, было бы обществом идеального равенства, любая социальная расстановка в нем была бы построена по принципу "кто лучше бегает". Но простых обществ в истории нет и, возможно, никогда не было. Любые сложные общества, хотя бы с минимальным социальным членением, создают неравенство. Те или иные группы внутри общества имеют свои правила, свой этикет, свои кодексы и свои цели совместного существования. Они требуют от своего члена следования всем этим правилам и предписаниям, а в ответ предполагают определенную поддержку ему в реализации тех целей, которые укладываются в "кодекс" этой группы. Человек ослабляет свою "идеальную конкурентоспособность во имя реальной солидарности. И потому вполне закономерно, что хорошие времена для авантюристов и нуворишей наступают тогда, когда социум рассыпается, солидарные связи внутри него рушатся и можно действовать полагаясь только на собственные способности и свойства (как добрые, так и дурные). Наступают времена "людей длинной воли" и, одновременно, времена негодяев.

Существует, конечно, мощная идеология, построенная на отрицании социальной солидарности. Точнее две идеологии, оппонирующие друг другу по форме, но очень похожие по сути. Это идеология либерализма и социалистическая, "левая" идеология. И та и другая едины в том, чтобы упростить общество и заставить человека действовать по идеальной "атомарной" модели. Однако средства ими предполагаются прямо противоположные. Либерализм предлагает солидарность отменить, заменив только одним видом солидарности - общим признанием правил конкуренции. Все прочие "глупости" - кастовые, сословные, семейные, религиозные и корпоративные предлагается не принимать во внимание. Тот же эгалитаризм, но с другого конца, проповедует левая идеология. Она предполагает обязательную солидарность всех со всеми по некоторым ключевым пунктам (идеология перераспределения) и запрет на солидарность по остальным (эмансипация). Грубо говоря, если либерал говорит - давайте все будут бегать, а споткнувшийся пусть сам ползет, то социалист говорит - давайте бросим спорт, снимем форму, а споткнувшегося всей командой понесем на руках. Не мною сказано, что формулы "Все люди братья" и "Никто никому не брат" суть одно и то же и в одинаковой степени являются надругательством над идеей подлинного братства - будь то кровного или названного.

Правая идеология ни на один из этих эгалитаристски-индивидуалистических левых образцов не похожа. Для правого солидарность является большей ценностью чем скорейшее прибытие к финишу. А братом является только тот, кто действительно приходится тебе братом. Поэтому правые никогда не пытаются какое-либо неравенство преодолеть. Они стараются его упорядочить таким образом, чтобы общество не атомизировалось и не распалось, чтобы солидарность оставалась для людей более выгодной, чем отказ от подобной солидарности и превращение в грызущего всех, кто попадется на пути и будет мешать волка. Отсюда и ключевое именно для правого лексикона слово Порядок. Не "справедливость" (то есть в левой парадигме принудительное возложение определенных обязательств на всех - правые же понимают справедливость немного иначе) и не "свобода" (то есть в либеральной парадигме освобождение человека от принудительных социальных обязательств - правые опять же это понятие толкуют по другому), а именно Порядок.

Для сложного общества Порядок есть такая организация социального поведения в этом обществе, при которой солидарность человека с теми или иными социальными группами оказывается предпочтительней и выгодней отказа от солидарности, её профанации, мошеннического злоупотребления ею. Разумеется этот Порядок создается как средствами поощрительными, так и системой социальных барьеров, перегородок, наказаний, то есть тем, что для эгалитаристов является несвободой или несправедливостью. Предавать своих и пускаться в одиночное плавание при хорошо налаженном социальном порядке должно быть одновременно и невыгодно (поскольку ты многое теряешь) и опасно (поскольку за это тебе грозят определенные санкции).

Для того, чтобы эта система могла нормально действовать, порядок должен быть основан на Иерархии. То есть на определенном распределении солидарных социальных групп по их цели, общественному значению, влиянию, престижу и так далее. При этом цель правильной, должным образом устроенной иерархии совсем не в том, чтобы "сломать" социальный лифт. Напротив, иерархия компенсирует формируемую социальным порядком связанность, она создает четкую социальную лестницу, передвижение по которой возможно именно как переход из одного солидарного сообщества в другое, не предусматривает десоциализации, а значит авантюризма, временщичества и т.д. Чтобы продвинуться по этой лестнице человек должен быть принят в свои солидарные структуры неким новым сообществом и сам должен изъявить этому сообществу солидарность. То есть в правой социальной парадигме нет более опасной и деструктивной фигуры, чем тот, кто никому ничем не обязан. Это, опять же, не означает, что "селф мейд мен" в правой парадигме невозможен - еще как возможен.

Но только в нем ценится не столько "селф", сколько "мейд", то есть то, что он из себя сделал, изготовленная им из себя фигура, определенным образом вписанная в социум.

Правизна, таким образом, ориентирована на социальную солидарность и стремится организовать, упромыслить, возникающее из этой солидарности неравенство в целостный четкий и справедливый Порядок. Справедливость в этом контексте означает не всеобщий доступ ко всему, а умение воздать каждому свое, предоставить каждой общественной группе реализовать собственные цели и получить желаемое. Это принципиальное различие правой и левой формулы справедливости. "Каждому свое" и "Всем одно и то же". В этой связи - характерный больной пример, связанный с правым и левым отношением к социальным бедствиям, свалившимся на русский народ с начала 1990-х. Правая формула состоит не в том, что каждый сам за себя - это формула либеральная, эгалитаристская. Правая формула как раз в том, что каждый, кто трудился, кто сделал нечто для общества или унаследовал права на сделанное предками, должен получить свое. Потому, что это его, а не чье-то еще. Это свое должно быть получено в той форме, в которой было реализовано изначально, в форме бесперебойной работы на все общество, всю страну, созданной национальной инфраструктуры. Купцу, который вложился в строительство корабля выдают не опилок из дерева или металла, а право на ту полезную работу, которую будет совершать корабль. И в этом смысле правый должен быть последовательным противником и воровской приватизации и декоммунализации ЖКХ, и коррупции образования, медицины, армии. Но при этом если кто-то что-то создал для себя и для своих, то никто не имеет права у него это отнять. Поэтому правый должен защищать собственность. Но только собственность как продукт, а не как кражу. Если кто-то построил завод, то он ему принадлежит. Даже если это не очень нравится левым. Если кто-то украл завод, то он принадлежит ни ему, а тому, у кого завод был украден, в российском случае - нации в целом (а не госчиновникам, кстати). Даже если это не нравится "либералам". Левая же идея предполагает другое понимание справедливости, как общую компенсацию как тем, кто имеет право, так и тем, кто не имеет. Сегодня, в этом смысле, никакого противоречия между, допустим, идеей реприватизации и национализации раскраденного (главное, чтобы это не превратилось в еще один тур разворовывания, а все к тому идет) и идеей жесткой защиты прав собственников, правпредпринимателей, когда речь идет об их праве на то, что создано их трудом и их капиталом - нет. В правом политическом поле нет и противоречия между защитой социальных прав и защитой экономических свобод. Вопрос стоит только о создании такого порядка, в котором тем или иным образом могло бы быть установлено как то, так и другое.

Егор Холмогоров

«Русский обозреватель»