Альтернатива

Послание президента России Владимира Путина Федеральному собранию и последовавшая сразу за ним отставка правительства Дмитрия Медведева вызвали сильнейший резонанс, шквал откликов и комментариев.

Многие увидели в объявленных мерах по поддержке семей с детьми, стимулированию рождаемости, а в отставке считавшегося «право-либеральным» правительства — долгожданный «левый поворот». Ведь даже многие лоялистски настроенные к власти граждане полностью поддерживали внешнеполитический курс, направленный на защиту интересов России, укрепление её суверенитета, но в то же время критически относились к её внутренней политике, считая меры социальной защиты крайне недостаточными на фоне «благоволения» власти к крупному бизнесу (это как минимум).

Чтобы ответить на вопрос, насколько такие оценки справедливы, вначале следует разобраться в терминологии. Термины «правые» и «левые» впервые появились во французском Национальном собрании времен Великой Французской революции. В нем возникли три направления: справа сидели сторонники конституционной монархии; в центре сидели жирондисты — умеренные сторонники республики; слева сидели якобинцы, выступавшие за радикальные преобразования. Таким образом, изначально правыми называли тех, кто желает сохранить существующее положение (консерваторов), а левыми — тех, кто выступал за перемены (радикалов).

До середины XIX века либералы (слово, ныне ставшее ругательством), выступавшие как за политические свободы, так и за свободу предпринимательства, рассматривались как левые. Но затем, с развитием социалистических идей, левыми стали называть прежде всего их сторонников, стремившихся к социальному равенству. Правые же партии выражали интересы монархистов, легитимистов, крупного землевладения и клерикалов. Хотя «оттенков» за минувшее время стало значительно больше, но общие тенденции вывести можно.

Все левые выступают за большее перераспределение материальных благ между членами общества, исходят из того, что все имеют на эти блага равные права, ну а если человек беден, а его вклад в «общественный продукт» мал или отсутствует вовсе, то это вина не его, а самого общества, которое не создало человеку условий для получения достойного заработка и развития. Часто «идейных» левых, относящихся к вполне благополучным слоям, мучает комплекс вины перед находящимися внизу социальной лестницы.

Красноречивый образ такого западного (американского) левого вывел писатель Эфроим Севела еще в 1977 году в повести «Зуб мудрости». В вагоне нью-йоркского метро рядом с его персонажем садится грязный, вонючий негр (извините за неполиткорректность, но слова «афроамериканец» тогда еще не придумали), но наш герой не смеет ни на миллиметр отодвинуться, ведь это может обидеть чернокожего брата. Ко всему прочему, этот персонаж ― гомосексуалист.

Согласимся, момент становления идей, которые ныне просто поработили западное общество (и навязываются России), показан просто гениально. Правда, их носителей чаще называют либералами, хотя понятие «левые» для них куда как более органично. Впрочем, возможно, они сами избегают себя так позиционировать, поскольку само понятие «левые» у многих на Западе вызывает отторжение.

Правые смотрят на жизнь более прагматично. Существующий порядок вещей их вполне устраивает (поэтому-то их относят к консерваторам), они убеждены, что конкурентные принципы функционирования экономики наиболее способствуют её динамичному развитию (впрочем, и самый известный «левый» в истории человечества Владимир Ленин считал, что «любая монополия загнивает, а абсолютная и загнивает абсолютно»), а значит, и росту благосостояния подавляющего большинства членов общества, за исключением его наиболее маргинальной части. «Капитализм — это неравномерное распределение блаженства, а социализм — равномерное распределение убожества», ― сформулировал кредо правых Уинстон Черчилль.

Правые стремятся сократить существующие социальные программы, считая, что, с одной стороны, «перераспределение» снижает стимул к труду у «сильных», а с другой — формирует иждивенческие настроения у «слабых» и ленивых: мол, зачем вкалывать целый день, если пособие немногим меньше зарплаты, тем более смириться с тем, что продукция твоего предприятия неконкурентоспособна и искать новую работу или даже сферу деятельности, когда проще вытребовать у государства льготы, субсидии и прочее вспомоществование, которое опять-таки возможно только за счет налогов (которые бывают не только прямые, но и косвенные — как «инфляционный налог) с тех, чьи плоды труда более востребованы.

Можно сказать, что именно правые наиболее последовательно исповедуют принцип «каждому по труду». Другое дело, что в само слово «труд» левые и правые вкладывают разные понятия. Для правого «труд» ― это создание продукта, за который другие члены общества готовы расплачиваться продуктами своего труда, а предпринимательская деятельность, т. е. организация производства такого продукта, со всеми сложностями и рисками, и есть самый сложный труд, который должен соответствующим образом «вознаграждаться».

Для левых (радикалов) же предпринимательство — способ ограбления бедных богатыми, «эксплуатация», а «перераспределение» ― лишь программа-минимум, шаг на пути к идеалу «всеобщего равенства». Поскольку же уравниловка лишает предпринимательство всякого смысла, то левые выступают за государственное управление экономикой как альтернативу стихии рынка.

Конечно, сказанное выше — чистая теория, а реальная политика любого режима в любой стране никогда не бывает стопроцентно «левой» или «правой». Левым приходится ограничивать «чаяния» своего электората, чтобы не допустить полного коллапса экономики (как это случилось в Венесуэле), а порой и принимать особенно мучительные для них «непопулярные» решения. Но и правые вынуждены «закручивать гайки» очень осторожно, дабы «не сорвать резьбу», ведь социальный взрыв — также не очень здоровая вещь для экономики (да и заботу политиков о собственном рейтинге никто не отменял). Регулярно реальная жизнь заставляет правых нарушать и «священный» принцип невмешательства государства в экономическую деятельность.

Тем не менее, за редкими исключениями типа Швеции, как правило, «правые» (если брать общую тенденцию за несколько десятилетий) государства более успешны, чем «левые». Впрочем, и «шведский социализм» возник на базе высокоразвитой экономики, созданной классическим капитализмом и столетием с лишним мирной жизни Швеции (иными словами, социализм ― это удовольствие лишь для очень богатых наций).

Да и Китай с Вьетнамом ― государства с элементами сверхлиберальной экономики: их экономический взлет обеспечен свободой предпринимательской деятельности, а главное, привлечением заграничного капиталистического капитала (извините за тавтологию) низкими налогами и фантастически дешевой рабочей силой, ведь на начальном этапе реформ для простого китайца устроиться работать к капиталисту за 50–100 долларов было огромным счастьем.

Но вернемся к «концептуальной» сущности левой и правой идеологии, которая, естественно, распространяется и на внешнюю политику. Левые чаще являются этакими «гражданами мира», они готовы перенести принцип «богатые должны делится с бедными» и на международные отношения (впрочем, это больше относится к левым интеллектуалам, а не к реальным политикам, особенно когда они у власти).

Левой идеологии свойственен пацифизм, отношение к военным расходам как к чудовищной бессмысленной трате ресурсов, которые могли бы быть использованы, что называется, «в мирных целях», да и в целом неприятие «милитаризма», любой «романтизации» войны и воинской службы. И даже лишенный милитаристской составляющей патриотизм вызывает у левых скептическое отношение, а в последнее время для «леволибералов» и вовсе становится совершенно неприемлемым. Патриотические опасения, что наплыв мигрантов разрушит национальную идентичность страны, ее культурные традиции, сделает коренное население национальным меньшинством, для них чудовищное мракобесие.

В русле этой концепции и идеология глобализма, помимо прочего, предусматривающая распространение по миру очередного «единственно правильного учения». Один из наиболее известных апологетов глобализма экс-премьер Швеции Карл Бильдт радостно провозглашает: «Общая Европа. Более миллиона поляков работает в UK. Более миллиона украинцев работает в Польше. Идём вместе».

Чего, конечно, не скажешь о классических правых. Патриотизм — один из главных столпов их идеологии, и что ни говори, а принцип «своя рубашка (страна) ближе к телу» лежит в основе любого патриотизма. Для них естественно, что «сильный получает больше», а значит, их государство должно быть сильным, включая военную составляющую, и не сильно стесняться в средствах при защите своих интересов, во всяком случае — «не подставлять другую щеку».

Но все вышесказанное относится к западным странам, а «левые» и «правые» на постсоветском пространстве значительно отличаются от своих западных единомышленников. Прежде всего, у нас именно правые были сторонниками радикальных преобразований, а левые, наоборот, — консерваторами, даже «ретроградами», т. е. желают возврата к старым порядкам, что, конечно, неудивительно, ведь мы живем в эпоху победившей правой революции, ликвидировавшей социалистический строй.

Естественно, для постсоветских левых патриотизм играет важнейшую роль в их мировоззрении, ведь начиная с 40-х годов патриотическая составляющая в государственной идеологии превалировала над «классово-интернациональной». Этот переход, начавшийся незадолго до Великой Отечественной войны и полностью оформившийся в ходе её, последовал за другим, также весьма примечательным, — в семейно-бытовой морали.

Радикалам, революционерам и тут свойственно «низвержение устоев», и в первые годы после революции, помимо официально проводившегося курса «освобождения женщин», максимального облегчения процедуры развода, получили широкое распространение и теории «секса, доступного, как стакан воды».

Но усмирение постреволюционной вольницы прямо коснулось и этой сферы — «облико морале» стало абсолютно господствующим постулатом. И снова как не заметить, что нынешние «леволибералы» разрушают институт семьи, традиционную мораль (а это один из основополагающих столпов для любого общества) с остервенением фанатиков.

И тут нужно учесть важный момент: очень часто приверженность человека той или иной идеологии определяется не столько сформировавшимися в тяжелых раздумьях убеждениями и даже не «точкой сидения» (понятно, что бедным ближе левые и реформаторские идеи, а богатым — правые и консервативные), а ментальными особенностями конкретного индивида.

Скажем, мне трудно представить, что, доведись родиться в США Валерии Новодворской, она бы стала политиком консервативного толка типа Кондолизы Райс. Скорее бы мы увидели её в числе лидеров какой-нибудь леворадикальной группировки (даже не просоветской, а маоистской или троцкистской). Психологию таких людей уже весьма давно сформулировали американские аналитики: «Определенный малый процент членов любого сообщества отличается отрицательным отношением к собственному обществу, готовностью следовать за любой противостоящей ему внешней силой». Согласитесь, о наших правых — «не в бровь, а в глаз».

Конечно, и многие российские «либералы» искренне считают себя желающими добра и благополучия своей стране. Но и они, обвиняя своих оппонентов в «приверженности стереотипам холодной войны», сами остаются в плену своих стереотипов той же эпохи, когда Запад был для них «лучом света» и естественным союзником в борьбе с советской властью (относится это не только к ветеранам диссидентского движения, но и к людям, принявшим либеральную идеологию в годы перестройки и позднее).

По-прежнему для них «солнце восходит на Западе», «Радио Свобода» ― истина в последней инстанции, а следование в русле политики Запада — единственно верный путь к достижению западных стандартов жизни у себя дома. И забывают они при этом, что любая «уравниловка» в корне противоречит самой сущности правого мировоззрения.

Если социальное и имущественное неравенство естественно внутри и самых богатых стран (пусть и при весьма высоком по нашим меркам уровне защиты малоимущих), то тем более естественно для западных лидеров неравенство на международной арене. Ведь нынешнее благополучие «золотого миллиарда» также основано на бедности прочих: помимо известных финансовых схем выкачки денег из стран третьего мира, те же мигранты заполняют непрестижные и низкооплачиваемые рабочие места в богатых странах, в странах с дешевой рабочей силой производятся дешевые товары, которые потребляют в «первом мире».

Егор Гайдар писал: «Любая западная корпорация — хищник. Иначе ее бы сразу растерзали другие корпорации. Однако она и не опереточный злодей. Просто обучена жизнью играть по жестким правилам бизнеса». Руководители западных государств, что называется, плоть от плоти тех самых транснациональных корпораций, интересы которых они представляют на государственных должностях, и нет абсолютно никаких оснований полагать, что в международных отношениях они исповедуют какие-то другие принципы.

Российский лидер отлично понимает, что «места под солнцем» его страна может добиться только в упорной, иногда тонкой, иногда жесткой борьбе, не дав себя растерзать «другим хищникам» (такой уж этот мир, и тенденций к его переходу на другие принципы пока не прослеживается). Поэтому его можно смело назвать истинно правым политиком — в классическом понимании этого термина, особенно применительно к внешней политике.

Во внутренней же он скорее «правоцентрист», постепенно, аккуратно, с учетом сложившегося в обществе за десятилетия социалистического менталитета, формирующий общественно-экономическую модель, аналогичную существующей в развитых западных странах: рыночная экономика с высоким уровнем социальной поддержки, но, во-первых, ориентирована эта поддержка в первую очередь на тех, кто в ней действительно нуждается, кто в силу объективных причин не может себе достойно «заработать на хлеб», а во-вторых — уровень этой поддержки должен быть обусловлен реальными возможностями экономики.

И ключевые постулаты его послания являются прямым этому подтверждением. Масштабные социальные программы, провозглашенные в нем, стали возможны благодаря тому, что «консервативная», вызывавшая столько нареканий экономическая политика последних лет позволила «малой кровью» пройти через введенные Западом санкции, адаптироваться к ним, не разбазарить накопленные резервы, а наоборот, «накопить жирок», который теперь можно направить и на потребление.

Но особо бы я обратил внимание на содержание предложенных мер. Главный акцент (и львиная доля средств, дополнительно выделяемых на социальные нужды) направлен на поддержку семей с детьми, а значит, и самого института семьи, который в нынешнем мире переживает серьезный кризис, а в «продвинутых» западных странах сознательно разрушается.

А широкий комплекс мер для стимулирования деторождения — это не «помощь бедным» как таковая (тот же материнский капитал положен всем, независимо от достатка). Это государственный интерес, забота о будущем страны (причем не самом близком), чтобы она и в длительной перспективе становилась все сильнее, укрепляла свои позиции в этом мире.

В контексте же борьбы с бедностью «как таковой» российский лидер сделал акцент на развитии уже существующей системы социального контракта, который «призван стать своего рода индивидуальной программой повышения доходов и качества жизни для каждой нуждающейся семьи. В рамках контракта государство будет предоставлять гражданам регулярные выплаты, помощь по переобучению и повышению квалификации, содействие в трудоустройстве или открытии небольшого собственного дела».

Но при этом особо отмечено, что, «оказывая всестороннюю помощь гражданам с низкими доходами, конечно, общество и государство вправе ожидать и от них встречных шагов по решению собственных проблем, включая трудоустройство и ответственное выполнение своих обязанностей по отношению к детям и другим членам семьи». Что это, как не следование принципу «не рыба, а удочка», отказ от потакания тунеядству и иждивенчеству, поиску не возможностей повысить свой достаток, а причин, почему это невозможно сделать, оправдание чего так свойственно носителям левых идей.

Дмитрий Славский,

специально для alternatio.org