1. Общественная мысль и Власть.

Свободные мысли могут оказаться ошибочными. Но и тогда они служат истине, обозначая область, где её нет. Заблудившийся в свободном поиске ум, в конце концов, находит правильный путь, если повинуется естественным законам саморазвития и, если движение его бескорыстно.

Мысль плохо переносит близость к власти. Неважно, какой – власти денег, славы или власти должности. Не то, чтобы богатый или властный человек вовсе был неспособен свободно мыслить. Напротив, нередко именно деньги или высокий чин делают его объективно независимым от мнения дураков и невежд, освобождают ум от «прозаических» поисков корма для бренной плоти, от лакейски некритического восприятия авторитетов, обеспечивают доступом к разнообразным источникам информации. Да вот беда, пока человек заработает достаточно денег или дослужится до внушительных административных высот, у него, нередко, угасает самая потребность в постижении Истины. Либо он начинает выдавать за Истину мотивы своего поведения, обеспечившие ему такой «успех».

Отечественная общественная мысль (мышление об обществе и его проблемах) издавна скомпрометирована близостью с безграничной властью чиновника. Чиновника необыкновенно бессовестного, глупого, злобного и жадного. Это даже не «близость», а какая-то окаянная впаянность, поглощённость, рабская зависимость от бюрократических духовных выделений. От господствующей идеологии, не терпящей малейшего несогласия. От властных уголовных инстинктов грабить и мучить свой народ. От абсолютной подлости, без которой у нас до сих пор нельзя ни прийти к власти, ни удержать её в руках. Наши профессиональные мыслители об обществе всегда находились на государевой службе. Поэтому и мысли их таковы, какими им следует быть по воле Государя. Свободные мыслители – не находящиеся на содержании у власти и не занятые её апологией, у нас редкость. Исторически отечественные средства массовой информации либо принадлежали государству, либо жёстко управлялись чиновниками через цензуру. Поэтому редкие фрондирующие одиночки если и оставили какой-то след в истории нашей духовной культуры то выглядят на общем фоне массы державных холуёв, либо экзотическими полоумными (вроде П. Чаадаева или В. Новодворской), либо – назидательными примерами того, как нелепо и опасно противоречить мнению власти (декабристы, А. Герцен, Т. Шевченко, А. Сахаров, В. Стус…).

Оппозиционная общественная мысль никогда сколько-нибудь серьёзно не влияла на мнение нашего общества. Она просто не доходила до него, не задевала его рассудка. И дело даже не в том, что простодушным профанам «из народа» был непонятен «высокий штиль», на котором высказывались образованные умники. Народ прекрасно обходился без МЫСЛИ О СЕБЕ. Ему её заменяла рефлекторная мудрость животного самосохранения от подлости власти. В результате отечественная история представляет собой эпическое соревнование власти и подданных в насилии, лжи, предательстве и воровстве. Ощущая себя лишними в этой олимпиаде и не найдя себе места в судейской бригаде, общественные мыслители отчаивались найти прямой путь к общественному сознанию. Потеряв надежду быть востребованными властью или демосом, одни из них воплощали свои умозрительные проекты социальных реформ в конспиративных террористических авантюрах, другие – проповедовали европейский либерализм с университетских кафедр, третьи по вечерам пикантно скандалили в великосветских салонах против того, чему верой и правдой служили днём.

В 1917 году власть случайно очутилась в руках кровожадных параноиков больных социальной инженерией. Она досталась им без борьбы. Прежние владыки настолько выродились и обессилели, что сами выронили вожжи на одном из крутых поворотов истории, не справившись с управлением гигантской страной. И нужно было лишь не полениться подобрать их из грязи. Унаследованный от монархии аппарат принуждения обеспечил экс-мыслителей самым коротким путём к душами соотечественников. Веру в коммунистическую утопию новые самодержцы и самодуры насаждали враньём, смертью и голодом.

В империи коммунистов общественная мысль воплощалась главным образом в верноподданнических доносах в КГБ, безобидных кухонных шёпотках, туманных бардовских иносказаниях и в идеологическом шаманстве косноязыких апостолов социализма, цитировавших непогрешимых пророков марксизма-ленинизма. Диссидентские откровения самиздата и единичные всплески умного интеллигентского отчаяния, минуя мозги соотечественников, моментально гасли за колючей проволокой лагерей и в психушках.

К 80-м годам верные ленинцы, наконец, построили коммунизм для себя и своих отдельно взятых семей. Но, сравнив его с зарубежным капитализмом, разочаровались в своём детище и решили сделать ему евроремонт. За 70 лет советского деспотизма власть полностью утратила всякую способность к мышлению. Это её и сгубило. Пяти лет хватило «внучатам Ильича», чтобы сдуру развалить страну, которая могла бы ещё лет сто мирно гнить во славу её руководства.

В 90-е годы ХХ века на руинах СССР выросли «независимые» национальные государства. Воцарившиеся в них бывшие архитекторы и прорабы перестройки лихо рванули в светлое капиталистическое будущее. Опять не подумав и с тем же обречённым фанатизмом, с каким вчера строили коммунизм. В результате вместо одного громадного, тупого, лживого и агрессивного государства возникло 15, по сути, таких же, но меньшего калибра. В них по-прежнему нет зрелой общественной мысли. Власть привычно хамски творит со своими подданными всё, что ей заблагорассудится, а те как могут уворачиваются от её непредсказуемых «забот» и «щедрот».

И по сей день относительно устройства, состояния и эволюции нашего общественного организма у нас существует, главным образом, безальтернативное мнение служилых хлопов, апологизирующих интересы правящей бюрократии. Ему противостоит глухой рефлекс упрямого противоречия – иррациональный и дикий, живущий в дремучих мозгах непросвещённых соотечественников, основанный на инстинктивном недоверии ко всякой власти. Власти, как таковой, независимо от её содержания и направленности. Этот анархический импульс на революционных разломах эпох объединяет недовольные властью массы в агрессивные гигантские стада. В прошлом им иногда удавалось уничтожить ненавистную государственность…, чтобы через непродолжительное время воссоздать её традиционную паразитическую модель, хотя и в несколько ином обличье.

2. Общественная мысль и Гражданское общество.

Наша история не знает гражданского общества. Наши предки всегда были чьими-то холопами. И даже самый свободный среди холопов, венчавший пирамиду власти – князь или царь – тоже провозглашал себя холопом – самого Всевышнего. Чтобы подданные и не надеялись, будто кто-то в этом мире может позволить себе не быть чьим-то холопом.

Отечественный город всегда отличался от города европейского. Ещё в средневековой Европе городской воздух делал человека свободным. Здесь за крепостными стенами укрывались от тирании сеньоров-разбойников те, кто рискованную личную свободу и авантюрную предприимчивость ценили выше покорного и относительно сытого благополучия феодально-зависимого рабочего скота. Здесь они сплачивались в городские общины, учились сосуществовать друг с другом так, чтобы осуществление собственного права на свободу не ограничивало полноты свободы соседа. Вместе противостояли закабалению светскими паразитами и духовному порабощению церковью. В конце концов, горожане создали покорную себе бюрократию и послушную (протестантскую) церковь. Так возник европейский бюргерский мир, где полновластными хозяевами жизни были представители так называемого «третьего сословия», труженики – ремесленники, купцы, банкиры, моряки, учёные, промышленники – одним словом люди, способные производить ценности, а не только грабить их и потреблять. Этот мир и породил буржуазную (городскую) культуру – светскую и рациональную, с её непременной основой – свободой мышления. Она, в свою очередь, дала миру индустриальную цивилизацию Европы и Северной Америки, которая позже трансформировалась в высокотехнологическое информационное постиндустриальное общество.

На Руси количество свободы всегда пропорционально убывало по мере приближения человека к городу, где скрывались за крепостными стенами от собственного народа его поработители – князья, цари, секретари, председатели, президенты и их сатрапы. Наш город изначально был логовом военных паразитов и самодержавной администрации. Отсюда совершались вооружённые набеги на поселения мирных тружеников и на другие города. Сюда свозили добычу, здесь её делили между собой и готовились к новым грабежам и погромам. И хотя и в наших городах жили ремесленники и торговцы, промысловики, представители свободных профессий – архитекторы, писатели, ростовщики, художники, священники, но лишь в качестве челяди знатных сеньоров. Не они хозяйничали в городе. И даже владельцы собственных домов из слободских («свободных») кварталов жили в городах из милости, пожалованной феодальным владыкой в обмен на полный отказ от собственной свободы. Поэтому атмосфера русского города издревле не только не нёсла человеку свободы, но, напротив, приближая его к источникам власти, фаршировала самым мерзким лакейством и рабством. В отличие от периферийной атмосферы села, где представители власти появлялись наездами – за данью или какой-то повинностью, городской климат был насыщен чиновным произволом и хамством. Поэтому здесь никогда не могла проявиться свободная мысль. Она не имела в городах никакой социальной почвы, поскольку русский город никогда не знал европейского третьего сословия.

Первые эмбрионы рациональной оппозиционной общественной мысли появились у нас на грани XVIII и XIX веков и не в среде городского плебса, а в элитарном кругу просвещённой дворянской интеллигенции. Отчаявшись повлиять на ум власти, самые нетерпеливые из них попробовали в 1 четверти ХІХ века осуществить свои бескорыстные проекты европеизации Отечества силой оружия, но были биты. Осколки дворянского свободомыслия просуществовали в статусе безобидной светской фронды вплоть до реформы 1861 года.

Во второй половине XIX века эксклюзивная среда говорливых салонных либералов была разбавлена экзотической разночинной прослойкой. Напугав светское общество нигилистическим эпатажем дворянской культуры, дипломированные потомки простодушных профанов, в конце концов, нашли применение своему социальному бреду в террористическом подполье. И лишь немногие из них вместе с обедневшими и поумневшими дворянами образовали на рубеже XIX – XX веков зыбкий научно мыслящий слой, вскоре растворившийся без остатка в дикой стихии большевистского террора.

За 70 лет Советской власти наша страна совершила головокружительный скачок из аграрной цивилизации в индустриальную. За каких-то полсотни лет Русь переселилась из деревни в город. Европейцы шествовали по этому пути веками. А у нас в одночасье Красная Армия штыками и пулями выгнала крестьян из их лачуг и отконвоировала на постоянное место жительство в городские бараки, коммуналки и «хрущёбы». Так за одно-два поколения миллионы потомственных землепашцев и пастухов превратились в индустриальных пролетариев. Не скоро мы вычислим цену, какой нам далась спринтерская урбанизация Руси. А как долго нашим потомкам предстоит за неё расплачиваться?!

Военное и экономическое соревнование с цивилизационно продвинутыми народами, в которое была втянута наша страна в ХХ веке, заставило её владык создавать такие научные учреждения, существование которых было невозможно без хотя бы относительной свободы мысли. Размножающийся в государственных заповедниках научно-технического знания рациональный ум, обойдя стукачей, вертухаев и цензоров, просочился сквозь колючую проволоку и «заразил» собой общественное мнение. Перестроечная гласность сохранила ему жизнь.

Вирус рационального свободомыслия вскоре растлил официальную идеологию, основанную на мистификации власти, варварских суевериях безграмотных подданных и грубом подавлении инакомыслия. Он поразил советскую бюрократию в голову, включив мышление её верхушки. Осознав собственный идиотизм, власть коммунистов зашевелилась, стремясь устроиться поразумнее. Если бы она понимала насколько несовместимо её существование с Разумом и чем грозит ей любое движение вообще!

Перестройка доконала советскую империю. Сегодня на её развалинах копошатся обезумевшие строители коммунизма. Одни из них пытаются реставрировать социализм. Другие освежают его тюремную архитектуру европейским декором. Третьи приспосабливают государство к противоестественной для него функции зарабатывания денег. Четвёртые зарабатывают деньги, чтобы потом купить себе власть со всеми её потрохами.

Но во всей этой кутерьме, сопровождающей рождение нового качества нашего общества, ясно прослеживается одна, несомненно, положительная тенденция. К концу ХХ века в недрах урбанизированной большевиками индустриальной Руси стало появляться всё больше научно мыслящих людей, осознающих не только свою оппозиционность бюрократическому государству, но объективную потребность подчинить его, наконец, обществу. Давным-давно в раннебуржуазной Западной Европе подобную умственную работу совершили представители третьего сословия. Нашей современной общественной мысли пока что не хватает достаточной для своего автономного от государства существования экономической самостоятельности. Но возможность заниматься бизнесом объективно делает её источники независимыми от нищенского государственного содержания. И хотя меркантильные хлопоты забирают немало времени и сил, зато выводят мыслящих людей из-под губительного влияния бюрократического идиотизма на свободные просторы Рациональной Истины. Там – на воле – приходит понимание: что такое «гражданское общество», нужно ли оно нам и готовы ли мы к такой социальной трансформации?

Н.П. Мирошниченко