Альтернатива

Как отец Федор выклянчивал стулья у инженера Брунса не «корысти ради, а токмо воли пославшей мя жены» (в «12 стульях»), так и западные лидеры главным приоритетом своей внешней политики провозглашают поддержку свободы и демократии как главной ценности современного мира.

Я не собираюсь оспаривать последний постулат. Во всей написанной истории человечества людей выводили на баррикады не только голодные желудки. И если в античные времена восставшие рабы боролись за свободу в прямом, непосредственном, смысле, то, когда рабство и крепостничество ушли в историю, свобода для борцов за неё ассоциировалась исключительно с политическими правами, возможностью непосредственно влиять на проводимую властью политику и, более того, формировать власть, т. е. осуществлять переход к политическому устройству, именуемому демократией.

Традиционные революции всегда были направлены против диктатур, против власти, сформированной без участия народа, точнее, представляющей только некую, чаще всего малую, часть народа, элиту, и ее, элиты, интересы в первую очередь защищающей.

А значит, право народа на, скажем так, неправовую смену такой власти выглядит вполне логичным. Более того, если отбросить старые времена, когда желания протестантов сводились к замене плохого царя на хорошего, последние лет двести главный политический лозунг всех революций ― демократия, т. е. предоставление народу возможности самому формировать свою власть посредством выборов (что из этого выходило в итоге ― другой вопрос).

Переход к демократии, начиная, наверное, с Великой французской революции, проходивший в разных странах по-разному (где революционно, а где эволюционно) и занявший разное время, стал следствием, как это банально ни звучит, борьбы масс за свои права. В большинстве случаев и избирательное право постепенно расширялось на все более широкие категории граждан, как и объем полномочий выборных органов власти.

Тем не менее, хотя можно долго спорить, что было раньше, курица или яйцо, демократия стала фактором роста или развитие экономики сделало демократию позволительной роскошью, факт остается фактом: именно демократические страны достигли наибольших успехов в своем развитии. Автор давно излечился от демократического романтизма конца 80-х и вполне согласен со знаменитой фразой Черчилля о том, что демократия ― наихудшая форма правления, за исключением всех остальных.

Просто сложно спорить с тем, что если брать длительную историческую перспективу, то оказывается, что именно демократические режимы наиболее стабильны, позволяют странам многие десятилетия и столетия избегать великих потрясений. Причина в том, что демократия ― это не только, а может, и не столько «власть народа», выражаемая в формировании поддержанной большинством власти, сколько процедура, правила игры правящих элит, позволяющие избегать вышеназванных катаклизмов.

Альтернативы демократии, как известно, две: абсолютная монархия и диктатура. Монархия до сих пор имеет немало сторонников, которых привлекает в ней абсолютная (теоретически) прозрачность процедуры ― умершего монарха заменяет его прямой наследник, а значит, борьба за власть невозможна в принципе.

Но это только в теории, сам монарх может быть удачным или нет, но всегда короля играет свита, рычаги власти, которые получают фавориты монарха, всегда были предметом борьбы и интриг. Да и сами монархи, слишком уж шедшие против интересов своего окружения, правящего класса, частенько умирали от «апоплексического удара» (табакеркой по голове).

А главное, наследственный принцип передачи власти (фактической, а не номинальной) априори отвергает участие в нем народа, представляющего собой подданных, а не граждан, и, естественно, всегда будут желающие исправить эту несправедливость.

В ещё большой степени это относится к диктатурам, в которых правитель пришел к власти не по «естественному» наследственному праву, а в результате политических катаклизмов. Его легитимность и вовсе никакими историческими традициями не подтверждена, и всегда есть желающие её оспорить как среди элиты, так и снизу, а поскольку легитимных возможностей этого не существует, остаются только силовые, порой перерастающие в гражданскую войну. Особенно же остро проблема преемственности встает тогда, когда правитель по естественным причинам уходит.

Демократия таких недостатков лишена. Не вдаваясь в тонкости и нюансы, присущие разным форматам (парламентская, президентская и т. п.), правила, выработанные опытом, относительно просты: хочешь получить власть, добейся поддержки большинства граждан на выборах (что дает им очень важное чувство причастности к управлению страной), других вариантов просто нет. Выборы могут проходить по разным правилам, но главное ― они одинаковы для всех участников.

А через энное количество лет доверие граждан нужно подтвердить. Но при этом и досрочное прекращение полномочий власти возможно только в самых крайних случаях: менять оную при малейших колебаниях общественных настроений дорогое для страны удовольствие и отнюдь не из-за прямых расходов на внеплановые выборы.

И конечно, создание системы сдержек и противовесов, чтобы ни у кого не оказывалось слишком много рычагов, чтобы оппозиция могла отстаивать свою линию и бороться за победу на выборах. Это подразумевает полный набор гражданских свобод: слова, включая критику действующей власти, собраний, иной политической деятельности, прессы.

А также защита прав меньшинств, особенно меньшинств «стабильных» и неполитических: национальных, религиозных, языковых и т. п. Ведь не имея возможности победить на выборах, они могут перейти к другим методам борьбы за свои права.

В общем, на первый план выходит общественный договор, обеспечивающий стабильное и, главное, мирное развитие. Повторюсь, нигде такая система не работает идеально, часто возникают острые коллизии, но они практически никогда не выходят за определенные рамки допустимого в этой системе.

Исключением из этого правила следует считать ситуации, когда демократически избранная власть, устранив оппонентов, перерождалась в диктатуру, а также военные перевороты, когда (если утрировать) военная элита как бы говорила согражданам: «Всё, родные, поиграли в демократию и хватит, не доросли еще». И действительно, такие катаклизмы, как правило, происходят в странах, находящихся на относительно невысоком уровне экономического и социального развития.

Однако относительно недавно, на глазах нашего поколения полку угроз настоящей демократии прибыло. Речь, понятно, идет о «цветных революциях», когда небольшая часть общества (как правило, речь идет максимум о считанных процентах от общего числа избирателей, чаще ― о долях процента) активными уличными акциями «нагибает» власть, вплоть до полной её смены.

Показательно, что поводом для практически всех цветных революций «первого поколения» были благоприятные для власти результаты выборов, достигнутые якобы путем манипуляций и фальсификаций, и требование их пересмотра. Но дальше, примерно с «Евромайдана», предметом решительного протеста чаще всего становились те или иные действия власти, легитимность существования которой протестующие вроде бы и не отрицают, а их аргументация сводится к тому, что «поймите, нас достало».

Активное меньшинство все более убеждено, что в силу своей «элитарности» и «просвещенности» (в их понимании) имеет куда больше прав влиять на формирование политического курса, чем «приземленный» банальный обыватель, причем любыми методами, вплоть до силового свержения власти (пусть даже сейчас в основном имеет место не классический вооруженный мятеж, а наоборот, шантаж власти и силовиков возможным кровопролитием).

Т. е. цветные революции становятся механизмом, которым так называемое «активное меньшинство» навязывает свою волю властям и стране в целом. Но в этом ведь полное противоречие главному принципу демократии ― полному равенству граждан, независимо от их национальности, социального положения, места жительства и т. п.

В самом деле, почему гражданская позиция столичного клерка (а по понятным причинам львиная доля участников «майданов» ― жители столиц) весомей мнения шахтера из провинциального города или сельской пенсионерки? Для обоснования этого противоречия уже активно прививается теория, что активисты — «цвет нации», ее наиболее передовая, продвинутая часть, видящая правильный путь к прогрессу и процветанию, в отличие от основной части сограждан.

Но где тут демократия и её прямая производная ― свобода? Чем это отличается от существовавших тысячелетиями порядков, когда власть была сосредоточена у немногочисленной элиты, а основная масса была полностью бесправна («олигархия» переводится как «власть немногих»)? Получается, только лишь характером этой «новой элиты» (думаю, можно не останавливаться подробно на том, что все эти активисты лишь марионетки в руках умелых кукловодов).

Но что будет дальше, когда большинство увидит, что, извините, «голосуй, не голосуй, все равно…» рулит меньшинство? А то, что неизбежно, рано или поздно, случится то, что в конечном счете и привело к появлению демократии как политической системы. В пассивном большинстве появятся свои активные, которые возглавят и поведут за собой лишенные даже формальных прав массы.

Только решать вопрос придется не на выборах, которые уже даже формально ничего не решают, а на улицах, а то и в окопах. Собственно, это и произошло на Донбассе в 2014 году, где пассивное большинство не приняло свержение законной демократической власти, смогло организоваться за считанные недели, что и привело к продолжающейся доныне гражданской войне.

И само собой разумеется, защищающее свою власть меньшинство ограничивает и гражданские свободы, преследует своих оппонентов, поступая, как любая классическая диктатура, что опять-таки присутствует на Украине в полной мере.

Западные страны (прежде всего США), которые пока можно отнести к классическим демократиям, запустившие маховик «цветных революций» ради обеспечения своих геополитических интересов, наверняка исходили из того, что «у нас это невозможно». Но тут оказалась та же ситуация, что и с биологическим оружием: применившая его сторона никак не гарантирована от того, что оно бумерангом не ударит и по ней.

Это мы уже видим в самих США, где стороны грядущих президентских выборов практически открыто готовятся отстаивать свою победу «неэлекторальными» методами. И если до этого дойдет, то кого уже будут интересовать реальные результаты выборов: кто отступит, зная, скажем, что в реале уступил сопернику сколько-то там тысяч голосов или нескольких выборщиков? Исход борьбы за власть будет решаться на улицах.

Впрочем, не буду столь категоричен в прогнозах. Допускаю, что к разочарованию «запасшихся попкорном» в этот раз все закончится мирно ― проигравшая сторона поздравит победителя и все. Но…

В одном из наиболее известных произведений в жанре политической фантастики «Семь дней в мае» Флетчера Нибела и Чарльза Бейли главный герой, действующий президент США, узнав о заговоре против себя и решив пресечь его непубличным образом, объясняет: «Ничего такого в нашей стране не случалось. Незачем говорить, что я не хочу допустить, чтобы это случилось. Но не менее важно, чтобы никто не мог даже подумать, что такое могло бы случиться… Я думаю, народ разделяет мое убеждение в том, что такие вещи немыслимы в нашей стране. Вы знаете, как я отношусь к политическим деятелям, которые способны лгать. Но заверяю вас, что, не колеблясь, солгу, только чтобы страна никогда не узнала, что замышлялось такое грязное дело».

Логика очевидна: общественное осознание не только абсолютной недопустимости, но и невозможности неконституционной смены власти служит лучшей защитой от таких попыток. В то же время даже неудачная попытка переворота, которая вполне могла увенчаться успехом, способна не только подорвать доверие граждан к государству, стабильности и прочности его институтов, но и ввести в соблазн других потенциальных заговорщиков, ведь то, что не получилось у одних, может удаться у других, особенно если учесть ошибки предшественников.

И в реальности, когда дважды в обозримой ретроспективе (в 1960 и 2000 гг.) возникали сомнения в правильности подсчета голосов, сами проигравшие кандидаты снимали все претензии, чтобы не раскалывать страну и не подрывать доверие к политической системе.

Но ныне ситуация уже изменилась. Вариант «американского майдана» (причем к которому может прибегнуть любая из сторон) уже выглядит абсолютно реальным. А значит, если не сейчас, то в скором будущем появятся политики, которые сочтут, что проигранные выборы «не приговор», особенно, если опираешься на молодой креативный электорат. И это касается не только США, но и других «развитых демократий». Что посеешь, то и пожнешь.

Дмитрий Славский,

специально для alternatio.org