Альтернатива

Слово «демократия» давно вошло в русский язык в качестве самостоятельного термина и понятия. Когда-то его можно было перевести как «власть граждан» или лучше «власть народа» в смысле некоторой формы организации публичной власти, в которой «демос» осуществляет власть. Демос — это свободные граждане (не рабы и не прочие неграждане), однако противопоставленные знати и олигархии.

В России демократия как понятие вошла в практику в качестве обозначения альтернативного антимонархического общественного порядка. В концепции демократии первоначально решающим был именно антисамодержавный посыл. Любая власть без царя воспринималась уже как демократия. Потому что люди, употреблявшие термин «демократия», считали, что первейшим интересом народа, т. е. демоса, но в уже более широком смысле, является низложение монархии.

Временное правительство себя считало демократией, Комуч и Директория себя считали демократией, даже Колчак, хотя и к теории демократии относился крайне враждебно, считал, во-первых, что реставрировать монархию после 1917 г. уже невозможно, и, во-вторых, что «сам народ должен установить в учредительном органе форму правления», т. е. по сути был демократом.

В этом плане демократия противопоставлялась другим вариантам обоснования и объяснения власти: власть от бога (монархия), власть от мудрости (совет старейшин), власть от силы (тирания), власть от знатности (аристократия), власть от богатства (олигархия) и т. п.

Короче говоря, наши русские демократы при царской власти были скорее республиканцами. Впрочем, осмыслить соотношение демократии и республиканизма как двух близких систем идей — та ещё задачка.

Кстати, на волне увлечения демократической риторикой в России приобретала популярность история Новгородского княжества с его военно-племенной демократией. Мол, не только афиняне, но и наши домотканые славяне были демократами.

Советская власть тоже называла себя демократией, хотя первоначально и только для рабочих и крестьян. Позже же Сталинская конституция в некотором смысле стала образцом демократического основного закона. Если абстрагироваться от деклараций, в ней к «недемократическим» можно отнести только три вещи: процедура выдвижения кандидатов оставалась за «общественными организациями и обществами трудящихся», отсутствовало разделение властей на ветви и была разрешена только одна партия. Последнее, действительно, не вяжется с теорией демократии, а остальное не особо противоречит. В разных демократических странах по-разному реализована процедура выдвижения в кандидаты, а разделение властей и принцип «сдержек и противовесов» — это вообще довольно условная концепция. А вот всеобщее равное прямое избирательное право при тайном голосовании, право на труд, отдых, образование, материальное обеспечение старости и свобода совести — таким комплектом «демократических прав» в середине 1930-х ни одна другая крупная страна похвастаться не могла. Лица либеральной ориентации воскликнут: «Но был нюанс!» Да, нюансы были, как и везде. Да и замечание выше было только о законах. Между законами, правоприменительной практикой и реальной жизнью всегда уйма различий.

В общем, если браться за проблематику демократии по тому, кто как себя называл и кто что демократией считал, то далеко не продвинешься. Это понимали не только практики демократии, т. е. политики, но и её теоретики. Поэтому за столетия нарастания популярности демократии были выработаны некоторые общие принципы, или «ценности», которые в качестве некоторого идеала должны служить ориентиром, в том числе для выяснения степени демократии в той или иной стране. В итоге демократия «забронзовела» в этих принципах, формализировалась. Дошло до того, что сформировалась привычка считать, что демократия — это всегда хорошо, что демократия должна быть правильной или полной, а демократические ценности универсальны во всех ситуациях и для всех обществ. Эта привычка базируется не на научном познании, а на введённых допущениях, постулатах.

Если задаться простым и прямым вопросом безо всяких отсылок к теории, например, в США — власть народа? Без использования различных уточнений о том, что народ США сам выбирает представителей власти, любой гражданин может быть избран и т. п., никто не скажет, что правительство, президент, верховный суд, ФБР и ЦРУ в США — это народное правительство, народный президент, народные верховный суд, ФБР и ЦРУ. Потому что когда на живом примере отвечаешь на подобный вопрос, то невольно задумываешься о том, в чьих интересах действуют власти. Вот и выходит, что формально — демократия, а фактически не скажешь, что власть народа.

В этом и состоит отличие обычного человека, который смотрит как бы свежим взглядом, без привлечения теоретических выкладок, от различных политологов, либеральных интеллигентов и прочих демагогов, которые сознательно спутывают в вопросе демократии средства (процедуры) и результат (суть).

Ведь когда люди задумались над осознанным формированием государства и власти, в том числе придумав демократию (в Древней Греции), то их задачей было сделать так, чтобы общество стало более гармоничным, продуктивным и счастливым. Им казалось, что причиной почти всех социальных проблем и несправедливостей является то, что власть осуществляют не сами массы людей. А вот если люди сами будут принимать решения, то и решения эти станут лучше, люди научатся им подчиняться и т. д. Демократия как теория и стала аккумулировать в себе эту добродетель, представляя собой, как казалось, наиболее разумное средство гармонизации общества.

Тогда как наиболее агрессивные сторонники демократии сосредотачивают внимание не на целях и результатах демократии, а на её формах: на процедурах и формальностях, впадая таким образом в оторванный от жизни либеральный догматизм и начётничество.

Например, истинные демократы часто говорят, что конкурентность выборов во всех смыслах — это признак правильной демократии, что в настоящей демократии состязательность должна быть ярко выраженной. С точки зрения демократической догматики это кажется логичным. Но из этой идеи следует абсурдный на практике вывод о том, что наиболее демократичная победа на выборах — это победа кандидата с минимальным отрывом. То есть один из результатов такой «правильной демократии» — это расколотость общества, высокая степень конфликтности и т. п., что прямо противоречит изначальному замыслу власти народа.

Все недостатки демократической логики компенсируются различными «костылями», такими как принципы подчинения меньшинства большинству; необходимости учёта мнения меньшинства; сменяемости лиц у власти; разделения властей и т. п. Но на практике всё это, естественно, не работает или работает очень плохо, так как является чем-то вроде заплаток. Так или иначе, но демократия — это одна из форм власти, а суть любой власти состоит в подчинении, в навязывании воли, в принуждении. И сколько ни придумывай формальностей, чтобы как-то сгладить эту суть, в реальной жизни они не помогут, станут в лучшем случае церемониями.

Многие почему-то упускают из вида важные аспекты истории демократии.

Во-первых, демократию придумали в Европе, различные её формы и виды (рабовладельческая, сословная, либеральная и проч.) апробировались в Европе и получали своё развитие в основном в Европе.

Скажем, в Восточной Азии господствующей теорией рациональной организации государства и власти долгое время считалось конфуцианство. У конфуцианской теории была более древняя, более преемственная и последовательная традиция, куда более обширная и устойчивая практика. Но, попав в Азию, демократия, конечно, быстро победила конфуцианство, завоевав умы интеллигенции и правителей. О причинах популярности и своеобразной «вирусности» демократии пока можно сказать лишь то, что они состоят точно не в том, что демократия — это истина общественного устройства.

Во-вторых, несмотря на все благостные теоретические рассуждения и добродетельные мотивы, в реальности демократия допускалась теми или иными правящими слоями и классами исключительно с целью укрепления их собственной власти, с замыслом утихомирить тех людей, которые составляли «демос» (будь то «свободные граждане», представители аристократии, джентри, третьего сословия, земств или «гражданского общества»).

Даже порождённая вроде бы революционным движением народа так называемая социалистическая демократия представляет собой прежде всего средство поддержки правящей партии, её политики, а не способ формирования этой партии и политики. Что советские органы у нас в СССР, что китайское ВСНП, северокорейское или вьетнамское Собрание избираются и заседают, чтобы чисто декларативно подтвердить «народную поддержку» действующей власти.

Либеральная демократия тоже формировалась по большей части в бурях войн и революций, т. е. первоначально была не допускаемым сверху послаблением, а некоторым политическим творчеством. Но из-за своего представительного характера быстро вырождалась в те западные образцы, которые теперь критикуют все.

То есть сама по себе идея, что существует какой-то эффективный политический инструмент превращения воли народа в его власть над самим собой, которая сделает общество более разумным, развитым и счастливым, довольно спорная.

Но проблематика соприкосновения теории демократии с практикой политической жизни далеко не исчерпывается недостатками самой концепции демократии. Рассматривая формы организации власти в целом, а не только демократию, следует понимать, что степень сознательного влияния на формирование облика государства довольно ограниченна.

Порой, когда школьник читает учебник истории, ему может казаться, что в тот или иной период у власти находились глупцы. Вот же автор учебника пишет, что реформы 1861 г. были половинчатыми. Всё же ясно, нужно было делать так и так, последовательно и полно. А власти этого якобы не понимали или не хотели понимать. И это, конечно, то ещё академическое лукавство.

Воздействие власти на общество, воздействие высших руководителей государства на сам аппарат власти имеет очень низкую степень свободы. Особенно в большой стране. Сколько было в истории примеров реформ и прожектов, оформленных в том числе в самые обстоятельные законы, которые провалились, просто сдулись, не оставив и следа на теле общественного организма?

На самом деле, чтобы сознательно менять государство и менять общество, необходимы не только «политическая воля» и правильные законы. Для каждого крупного изменения должны созреть объективные условия, должны сформироваться внутри общества пружины и приводные механизмы. И уже воздействуя на них, можно постепенно и поэтапно куда-то двигаться. Быстро происходит только разрушение и только разрушение того, что само уже увядает и отживает свой век.

А ещё можно быстро разрушить сами органы и институты государства, но на их месте неизбежно возникнут новые. Например, внешние враждебные силы приложили огромные усилия, потратили гигантские средства в 1990-е гг., чтобы расшатать и уничтожить российскую государственность, но внутренняя устойчивость общества всё равно оказалась выше, хотя субъективно народ был деморализован и дезорганизован, не сознавал по большей части опасности момента.

Так что какой бы складной ни была теория, какими бы возвышенными ни были ценности, практика политического творчества в любом случае значительно ограничена объективными условиями и факторами.

Современная политическая теория учит, что форма государства определяется тремя элементами: формой правления, формой государственного устройства и политическим режимом. Первая — это способ организации высших органов власти. Второе — административно-территориальная организация государства, а третье — методы осуществления власти. Демократия относится к первому важнейшему и определяющему элементу.

Легко заметить, что эта политологическая концепция появилась не для того, чтобы постигнуть сущность государственной власти, а чтобы корректно описать большинство распространённых форм государства. Легко заметить также, что изначальная идея народовластия трансформировалась в процедуру, в порядок формирования органов власти.

В этой связи возникает несколько схоластический вопрос: может ли власть народа, т. е. демократия, проводить антинародную политику? Согласно представленной выше схематике, такое возможно.

Тогда в чём смысл вообще концепции демократии? Если демократическая организация органов власти не гарантирует власть в интересах народа, то зачем на ней настаивать? Остаётся единственный вариант объяснения, что демократия — это наиболее приемлемый вариант власти с точки зрения шансов проведения правильной политики. На нём, кстати, останавливались многие мыслители и политики («худшая форма правления, если не считать всех остальных, что были испытаны с течением времени»).

Кстати, проблематика демократии как формы правления действительно волновала Черчилля, цитата которого приведена в скобках. И он, как и многие другие, недостатки демократии предлагал компенсировать внутренними мотивами самих демократов. Так, в той же речи он говорил:

«Демократия — это не то, когда получают мандат на основе одних обещаний, а потом делают с ним все, что вздумается. Мы считаем, что между руководством и народом должны быть прочные отношения. Правительство из народа, созданное народом и для народа — вот суверенное определение демократии… Править должен не парламент, а народ через парламент… Народ должен быть суверенным, причем преемственным образом, и что общественное мнение, выражаемое всеми конституционными средствами, должно формировать, направлять и контролировать действия министров, которые являются служителями, а не хозяевами… Вы не имеете право проводить на последнем этапе мандата законы, которые не кажутся приемлемыми и желанными народному большинству».

Разумеется, речь Черчилля не лишена лукавства и критиканства, ибо он, находясь в оппозиции, явно пытался «духом демократии» бить по политическим оппонентам. Но сам этот «дух» действительно объективно примыкает к демократическому мировоззрению. Депутат, чиновник, судья должны быть слугами народа, а не его правителями и распорядителями. То есть демократическая демагогия налагает на должностных лиц государства требование понимать, чувствовать народ и служить его интересам. Но такое требование, собственно, к демократии отношения не имеет. Оно есть и в конфуцианстве, и даже в монархизме. Демократия как раз возникла для того, чтобы обществу не нужно было полагаться на такие в высшей степени сомнительные материи, как совесть правителей.

Можно, конечно, сказать, что автор излишне мудрствует и здесь имеется в виду простая необходимость согласовывать политические решения с «гражданским обществом», почаще проводить соцопросы и референдумы. Взять ту же Швейцарию, в которой почти все вопросы решаются на референдумах. Чем не власть народа? Обычные люди пришли, проголосовали, а чиновники исполнили. Идеальная, казалась бы, система, а если и возникает антинародная политика, то по вине самого же народа.

Анатолий Широкобородов,
специально для alternatio.org