Альтернатива

Часть 1

Начну с красноречивого примера. В 1885 году некий галицкий литератор радикальных политических убеждений решил жениться. Юноша он был бедный, рыжий и уже имевший две отсидки в австрийской тюрьме за пропаганду социалистических идей. Однако выбор невесты для этого передового человека представлял определенную трудность, так как кроме девушек ему нравились еще и мужчины, о чем в современной украинской школе детям, естественно, не рассказывают, чтобы окончательно не подорвать в них веру в чистоту национальной «классики».

Впрочем, от людей близких свою странность молодой человек не скрывал. В письме к одной из потенциальных невест – дочери униатского священника Ольге Рошко – он откровенно признался: «Я більше мужчин любив у своїм житті, ніж женщин знав... се в мене якась неприродна дика любов... Я знаю, що причина того неприродного потягу до мужчин дуже проста – виховання, зовсім відособлене від женщин, – але чи ж міг я се змінити?»

Пора, наконец, открыть читателю имя этого загадочного индивидуума – Иван Франко. Это он написал «Каменяр» и «Борислав сміється», которыми нас травили в детстве. Естественно, признание юного Ивана Яковлевича в противоестественных наклонностях до смерти напугало невесту, как и любую нормальную девушку. Она вышла замуж за другого – менее «одаренного» претендента. А поумневший социалист-извращенец с гомосексуальными пристрастиями прикусил язык и решил поискать семейного счастья за границей, где о его «неприродності» еще не подозревали.

Новую избранницу удалось найти на территории соседней Российской империи. Поэт-психопат сразу положил на нее глаз, оказавшись в гостях у общих знакомых в Киеве. Ольга Хоружинская была толстовкой – то есть идейной утешительницей «лузеров» (по тогдашней терминологии – «убогих») и внучкой генерала. Ее брат-офицер погиб на русско-турецкой войне 1877-1878 годов. Сама же она окончила Харьковский институт благородных девиц, но не отличалась ни красотой, ни богатством – обычная, засидевшаяся в девках барышня, каких полно было в многодетных семьях тогдашней Малороссии, если не считать дурной наследственности – то есть психических отклонений, что и она, и ее родственники тщательно скрывали.

По признанию Ивана Франко, он задумал жениться на Ольге «без любові, а з доктрини, що треба оженитися з українкою і то більш освіченою, курсисткою», что и удалось осуществить без особого труда. Прочие же члены «украинской партии» по обе стороны границы – как в Австро-Венгрии, так и в России – смотрели на этот брак как на эпохальный символический акт. Да, да! Ни больше, ни меньше! Они видели в нем не просто семейный союз двух не очень здоровых и совсем не любящих друг друга сердец, а прообраз грядущего объединения Галичины и Украины, разделенных пограничными столбами и речкой Збруч.

Однако счастливого брака не получилось. В результате совместной семейной жизни оба сошли с ума. Львов, где поселились «молодята», оказался прекрасным местом для развития их психических недугов. По воспоминаниям сына Хоружинской и Франко Тараса, «мама чувствовала себя в Галиции плохо, часто порывалась ехать назад к своим родным, но что она могла сделать?». В конце концов, Ольга Хоружинская была помещена собственным мужем в Кульпарков – известное психиатрическое заведение во Львове. А Франко, хоть и остался на свободе, к концу жизни превратился в полную развалину – как нравственную, так и физическую. Ему мерещились рыбы в пятках, он бродяжничал, «слышал голоса» и порывался ехать в гости к умершим родственникам. Сестра Ольги Антонина Трегубова вспоминала, как он однажды нагрянул к ним в Киев из-за границы: «Выяснилось, что Франко приехал с чужим паспортом, что он рвется еще в Одессу, спасать давно умершего деда Ольги, и мой муж написал Ольге, чтобы кто-нибудь из сыновей приехал за отцом, так как ему непременно надо лечиться. Тогда еще никому не приходило в голову, что он смертельно болен». (Странное поведение Ивана Яковлевича некоторые исследователи объясняют сифилитическим помутнением рассудка, так как вскоре к проявлениям прогрессирующего слабоумия добавился еще и паралич верхних конечностей.)

Результатом этого «идейного» брака, тем не менее, оказалось четверо не очень счастливых детей – трое сыновей и дочь, эмигрировавшая в Канаду. Сын Ивана Яковлевича Андрей умер от приступа эпилепсии еще студентом. Тарас прославился только воспоминаниями об отце. Самым же известным из сыновей Франко оказался Петр – офицер австрийских сечевых стрельцов (по иронии истории, получилось, что во время Первой мировой войны он убивал земляков своей матери, служивших по другую линию фронта – в русской армии). В 20-е годы, как и многие галичане, Петр Франко переехал в Советскую Украину, чтобы заняться тут «украинизацией», по заказу большевиков. Но и его конец был печален – хотя Франко-младший даже избирался депутатом Верховного Совета УССР, он погиб в 1941 году во время советского отступления при невыясненных обстоятельствах.

По словам современного львовского литературоведа Ярослава Грицака, «у кінцевому рахунку і Франко, і Хоружинська схильні були вважати свій шлюб катастрофою – що було росплатою за «шлюб без любові, а з доктрини». Сам же Иван Франко говорил, что с другой женой мог бы «розвитися краще і доконати чогось більшого».

Увы, история современной Украины один к одному повторяет этот дикий брачный эксперимент. И Галичина, и Украина оказались в составе одного государства не по любви или взаимной симпатии, а «з доктрини» – прежде всего, благодаря Иосифу Сталину – коммунистическому диктатору, парадоксальным образом воплотившему в жизнь националистические идеи Соборной Украины.

***

Традиционная националистическая схема украинской истории изображает Галичину как «украинский Пьемонт» – землю обетованную, где будто бы и зародилась идея украинской независимости. Однако это грубая подтасовка, не имеющая ничего общего с реальностью. Образ Пьемонта появился в сознании немногочисленных украинствующих сектантов Галицкой Руси во второй половине XIX века, когда Галиция принадлежала Австро-Венгрии, а официальная Вена зализывала болезненные раны, нанесенные империей Габсбургов объединением Италии.

Тогда реальный Пьемонт сыграл в итальянском государственном возрождении выдающуюся роль. Это была самая развитая область Италии, обладавшая независимостью еще до начала войны против Австрии, в результате которой правитель Пьемонта Виктор-Эммануил отобрал у имперской Вены Венецию и Ломбардию и короновался в Риме как итальянский король. Да и сегодня Пьемонт – это символ итальянского процветания – тот самый передовой север, который традиционно противопоставляют отсталому югу с его неаполитанскими уличными воришками и сицилийской мафией. Именно в Турине – столице Пьемонта – находится знаменитый концерн «FIAT».

Галичина конца XIX столетия даже отдаленно не могла напоминать Пьемонт. Промышленности у нее не было вообще, если не считать Львовского пивзавода. Высшая политическая власть принадлежала австрийцам в далекой Вене. А местная – польским помещикам, из которых традиционно назначался губернатор Галиции. Предки же нынешних западных украинцев, еще не подозревавшие, что они – украинцы и называвшие себя «русинами», жили в основном в селах, предоставив города почти полностью полякам и евреям, отчего во Львове существовала польская поговорка: «Улицы – польски, домы – жидовски» (пишу ее кириллицей для понятности).

Отсталое племя галицких русинов никак не могло претендовать на роль объединяющего элемента в «украинском проекте». Для этого у него не было никаких ресурсов – ни интеллектуальных, ни экономических. Да и сам этот проект зародился на так называемой Великой Украине, принадлежавшей тогда Российской империи.

Часть 2

Феномен возникновения того, что сегодня мы называем Галичиной, вызван многовековым соперничеством за эти земли средневековых Руси и Польши. «Старинный спор славян», как выразился однажды по поводу этих бесконечных «братских» междоусобиц Пушкин, и тут оказался причиной рождения очередного этнического мутанта – маленького очаровательного народца, обожающего при первых же признаках опасности прятаться, подобно легендарным хоббитам, в схронах, и причудливо соединившего в своей психике черты как русских, так и поляков.

Что такое была Галичина до того, как в X веке ее завоевал киевский князь Владимир, можно судить только по археологическим раскопкам и отрывочным письменным свидетельствам более развитых цивилизаций. Ясно только, что эта территория ославянилась очень поздно – только в эпоху Великого переселения народов. До того в Прикарпатье фиксируют памятники так называемой Латенской культуры, принадлежавшей кельтским племенам – галатам. По одной из версий, кажущейся мне наиболее убедительной, именно галаты, пробравшиеся сюда с запада через Карпатские перевалы, и дали название этой земле – Галичина (в немецкоязычном варианте – Галиция). Этого мнения придерживался О.С. Стрижак в книге «Етнонімія Геродотової Скіфії» (Київ, Наукова думка. – 1988). Испанская Галисия, кстати, имеет то же происхождение. Галлы умудрились распространиться буквально по всей Европе – они не только пытались захватить Рим, где их остановили прославившиеся этим в античной истории гуси, но добрались даже до северного Причерноморья и Малой Азии. Галичина совершенно естественным образом попала в поле зрения их геополитических интересов. Кстати, от галлов была большая польза – особенно для современной Украины, ничего не подозревающей о галльских пережитках в своей психике. Именно галлы научили соседние племена солить сало. Слово «соль», позаимствованное всеми славянскими языками, имеет кельтское происхождение. Обратите внимание, как похожи «сало» и «соль». Сало – это то, что солят, чтобы подольше его сохранить. В основе же обоих понятий лежит индоевропейское, как говорили еще недавно «арийское», «sol» («солнце»). Древние считали, что именно солнце порождает соль, выпаривая ее из морской воды.

Несколько позже галлов с их салом в Прикарпатье пришли даки – предки нынешних румын и молдаван. Это случилось на рубеже старой и новой эры. С того времени в Галичине фиксируется «культура карпатских курганов» – ее носителем было дакийское племя карпов, говорившее на вымершем языке, которому наиболее близок нынешний албанский. В переводе «карпы» – просто горцы. Отсюда – Карпаты – явно заимствованное слово, не понятное без этимологического словаря ни русскому, ни какому-либо другому славянскому уху.

Точно такая же, как в Галичине, культура карпатских курганов обнаружена в Молдавии и Румынии, носивших тогда общее название Дакия. Там тоже жили даки, которых при императоре Траяне во II в. н.э. покорили римские легионы. Но до Галичины римляне не дошли. Эта территория показалась им не интересной для завоевания – слишком бедной, наверное. А, может, им, привыкшим к изысканной средиземноморской кухне, просто сала не хотелось? Поэтому они и оставили местных «хоббитов» в покое.

Романизированные даки, впитав в себя кровь римских каторжников, которых ссылали в низовья Дуная, как в самую северную часть империи, стали, в конце концов, румынами. А не удостоившиеся романизации, проживавшие еще севернее даки-галичане – те самые карпы, – еще некоторое время могли свободно носиться по горам и предгорьям в первозданной дикости, пока не дождались других завоевателей – уже с северо-востока – славян.

Как утверждают современные украинские археологи (коллективный труд «Давня історія України». – Київ, «Либідь», 1995), это было достаточно мирное завоевание: «Характер взаємозв'язків слов'ян і дакійців зумовлювався їхнім «черезсмужним» проживанням у Подністров'ї впродовж досить тривалого часу. Мирні стосунки між ними не могли не привести до значних обопільних культурних впливів та інтеграції цих різних за походженням етносів».

Иными словами, одни крестьяне – более многочисленные – растворили в себе других, живших в Приднестровье до них. Поколения, возникшие в результате их смешения, говорили уже по-славянски. Но название гор (те же Карпаты), такие слова, как «ватра» (албанское «vatre» – «кострище», «очаг»), одежда и танцы, близкие балканским, своеобразный акцент, с которым любой галичанин коверкает украинские слова, свидетельствуют о забытом ныне дакийском субстрате – этническом «подшерстке», определившем своеобразие поведенческих реакций нынешних галичан. Как-то я назвал их в шутку в «Тайной истории Украины-Руси» «славянизированными молдаванами». И, думаю, был прав. По крайней мере, пока никто не смог привести убедительных аргументов для опровержения этой версии.

Результатом этого смешения стало известное нам по «Повести временных лет» летописное племя белых хорватов. Оно занимало не только нынешнюю Львовщину, Ивано-Франковщину и Тернопольщину, но и западные отроги Карпат. Хорваты контролировали Дуклянский и Ужокский перевалы, очень важные в торговом отношении, и такие города, как исчезнувший ныне Червен и процветающий в Польше Перемышль. Этнографические группы русин, находящиеся на территории нынешней Польши и Словакии, – это остатки именно белых хорватов. Дуклинский перевал до знаменитой акции «Висла» был границей расселения двух этнографических групп их потомков – по одну сторону его жили бойки, а по другую – лемки.

Как бы то ни было, Польша успела наложить лапу на эти земли намного раньше, чем они попали под высокую руку Киевской Руси. К тому времени, как в 981 году русский князь Владимир подчинил так называемые червенские города, они уже долгое время платили дань раннесредневековому польскому государству Пястов со столицей в Гнезно. «Повесть временных лет» описывает эти события в трактовке, не допускающей двузначных толкований: «В лето 6489 (981 год от Рождества Христова. – О.Б.) иде Володимир к Ляхом и зая грады их Перемышль, Червенъ и ины городы, иже суть и до сего дне под Русью».

Получается, что Владимир захватил именно польские («ляшские») города. Не вернул свое, а забрал чужое. Впоследствии киевские князья будут контролировать их полтора века – до самого начала периода феодальной раздробленности. Именно по сей причине эти земли получат имя Червонной Руси (по-латыни – Russia Rubra). Название города Червен сплетется в этом географическом понятии с принесенным сюда на мечах владимировых дружинников именем Русь.

Занятно, что Галичина стала Русью намного позже, чем земли будущей Московии, например. Вслед за записью о подчинении червенских городов Владимиру в летописи идет фраза: «Сем же лете и Вятичи победи и возложи на их дань от плуга, як же отець его имал». Вятичи уже платили дань Киеву прежде – при прославившемся своими завоеваниями отце Владимира Святославе. А галичане впервые попали в сети киевской «налоговой» только при его сыне! Наверняка им это не нравилось, потому что под 993 годом имеется краткое упоминание о новом карательном походе Владимира на восставших хорватов: «Иде Володимир на ховраты».

Хорватов Владимир, естественно, победил и тут же бросился на печенегов. Особенно забавно читать отчет о его бранных подвигах в современном украинском переводе Леонида Махновца: «Пішов Володимир на Хорватів. А коли вернувся він із війни хорватської, то тут печеніги прийшли по тій стороні Дніпра от Сули. Володимир тоді пішов супроти них і встрів їх на Трубежі коло броду, де нині Переяславль». По «Повести временных лет» получается, что для Владимира предки нынешних галичан – хорваты – были примерно тем же, что и печенеги. По крайней мере, они идут в одном перечне иноплеменников, которых нужно было усмирять.

Я не очень верю, что галичанам хорошо жилось под властью Киева. Иначе с какой радости они стали бы одной из главных движущих сил развала Руси в XII веке? Кстати, другой равноценной силой, подгрызшей так называемое «древнерусское единство», стали вятичи – именно на их земле сложилось Владимиро-Суздальское княжество, из которого впоследствии выросла Московия. С точки зрения нынешнего дня, мысль, что «галичане» и «москали» могут быть союзниками, кажется абсурдной. Но именно так и было во времена Андрея Боголюбского и Ярослава Осмомысла. И протомоскали, и протогаличане тогда вместе «дружили» против Киева.

Результат этой «дружбы» известен – Русь развалилась. Причем галичане внесли в ее уничтожение намного более весомый вклад, чем суздальцы. Если Андрей Боголюбский просто совершил в 1169 году набег на Киев и разграбил его, то галицкие князья еще и стремились подмять метрополию ненасытным брюхом. И Роман Галицкий, и его сын «король» Данило сажали в столице Руси своих ставленников. А Данило накануне монгольского нашествия даже подчинил город напрямую и поставил в нем своего наместника воеводу Дмитрия – того самого, который в 1240 году отбивался от Батыя.

Однако политический финал всех этих удачливых сепаратистов был печален, как и любой сепаратистский конец. Все они оказались жалкими вассалами Золотой орды – и потомки Андрея Боголюбского, и Данило Галицкий, который, несмотря на свой «еуропейський» королевский титул, хлебал да нахваливал кумыс на приеме у хана Батыя. Может, ему и хотелось рейнского или венгерского вина, но татары употребляли именно кобылье молоко – пришлось и самому прозападному древнерусскому князю присоединиться к их варварским гастрономическим привычкам. Лично я ему не сочувствую – а чтоб знал, сепаратист хренов, как против Киева хвост поднимать!

А дальше пришли поляки – люди весьма злопамятные и всегда имеющие при себе кучу документов, подтверждающих их имущественные права на дедушкино и бабушкино барахло. И даже на прадедушкино и прабабушкино! Все это время (целых 300 лет!) ляхи помнили, кому на самом деле принадлежали «червенские города». Уже все вокруг забыли! А они помнили, как и сегодня помнят, приезжая во Львов на экскурсию, кому это все принадлежало, пока добрый Сталин не захватил и не отдал набежавшим из сел галичанам.

В 1340 году, когда вымерло потомство Данила Галицкого, польский король Казимир Великий явился за «галицким наследием». К этому времени главным городом Галичины, вместо Галича, стал Львов. Его-то и осадил Казимир. Перипетий соперничества поляков с литовцами и волынянами за Галичину я пересказывать не стану. Оно было примерно таким же, как и любая другая феодальная война. Главное, что в результате в том же XIV веке все-таки победили ляхи во главе со своим Казимиром, тут же приступившие к глобальному эксперименту по превращению местных варваров в «настоящих» людей.

Часть 3

До XIV века, когда Галичина попала в объятия Польши, никто не сомневался, что ее населяют европейцы. Потомкам прикарпатских галлов, даков, хорватов и прочих аборигенов, перемешавшимся между собой, удивительно повезло, что со времен князя Владимира они пребывали в составе Киевской Руси. Авторитет Руси высоко стоял в Европе. Киевские князья брали в жены византийских, английских и шведских принцесс, а дочерей выдавали за французских и норвежских королей.

Потомкам святого Владимира – галицким князьям из династии Рюриковичей – тоже никто не посмел бы поставить в упрек «азиатские гены». К примеру, папа короля Данила Галицкого князь Роман был наполовину поляком (по маме), воспитывался в Кракове при королевском дворе и считался в Польше «своим». Собственно, эта злосчастная польская мама Романа и послужила зацепкой, когда род Романа и Данилы вымер и поляки заявили свои права на Галичину.

Вот тут-то польская мания величия и склонность к мессианству и разгулялась в полной мере. Являясь самой «неевропейской» нацией католической Европы, поляки сразу начинали чувствовать себя европейцами в кубе, как только переваливали через Карпатский хребет. Заняв при Казимире Великом Львов, культуртреггеры с Вислы тут же начали проводить над местными жителями идеологические эксперименты. Особенно их раздражало, что львовяне в те времена, если не считать немецкую общину, оставались еще сплошь православными.

Первое, что учудила польская власть, это объявила православных львовян «неполноценным элементом». Есть такая хорошая книга, переизданная в 2002 году на украинском языке – «Хроніка міста Львова» Дениса Зубрицкого. Она очень подробно год за годом, на основании документов, демонстрирует, как православных превращали в католиков и униатов. Собственно, Зубрицкий, живший уже в середине XIX столетия, и был результатом этой трансформации. Униат и галицкий шляхтич, он написал свою книгу по-польски, но втайне чувствовал себя русином, самостоятельно выучил русский язык (ту самую «москальску мову») и считал, что галицкие русины – часть триединого русского народа, жившего за границей – в Российской империи.

Так вот, русинам во Львове запрещалось владеть домами, кроме как на одной улице (по сути их загнали в гетто, как евреев), состоять в цехах, торговать целым рядом наиболее ходовых товаров. Даже звонить в колокола! Их поставили перед выбором - или вы признаете римского Папу главой церкви, или мы вас сделаем бомжами в вашем же родном городе.

Русины постоянно судились с польской властью. Заметьте – именно русины, а не украинцы! Никаких украинцев во Львове ни в XIV, ни в XV, ни в XVI, ни в XVII, ни в XVIII веках не было и быть не могло, по причине отсутствия их в природе. Русины – были. Украинцев – ни одного! Другое дело сегодня. Приезжаешь во Львов, заходишь в общественный туалет и тут же рядом с кучей дерьма на стенке – граффити «на державній мові». Все доказательства налицо – есть, есть уже во Львове «щирі українці»! И голос свой не боятся подавать! Можно выламывать надпись прямо из туалетной стенки и торжественно, «зі співами» нести ее в Европейский суд в Страсбурге, доказывая, что после 1939 года Львов таки украинизирован! Вопрос в другом: как это произошло, кто в этом виноват и кому в результате стало плохо?

Цитирую Зубрицкого – книгу его я купил во Львове в один из наездов туда: «У 1569 році всупереч волі значної частини литовсько-руського народу відбулося знамените об’єднання Великого князівства Литовського з Польським королівством. Руські провінції, досі поєднані з Литвою, тобто Підляшшя, Волинь, більша частина Поділля, Київське, Чернігівське князівства й Україну, від’єднано від Литви і приєднано до Польші»...

Обратите внимание: Украина в этом перечне выделена совершенно особой статьей! Ни Киевское, ни Черниговское княжества, ни даже Волынь к ней в XVI столетии не относились. Это была просто узенькая полоска земли на рубеже с Диким Полем – окраина, пограничье.

В присоединенных в упомянутом 1569 году к Польше землях Великого княжества Литовского русины обладали равными правами с католиками. После Люблинской унии эта равноправность была за ними сохранена. Поэтому, пишет Зубрицкий, и галицкие русины, пребывавшие в составе Польши уже два столетия, поставили вопрос о равноправии: «Отож з усіх руських країв, з’єднаних з Польщею, лише Галицький перебував у гіршій ситуації, адже львівських русинів усували від усіх свобод, якими користувались інші громадяни. Тому в цьому році, покликаючись на згадане об’єднання, старші руської нації у Львові Васько Тинович і Хома Бабич звернулися до короля і заявили, що оскільки у всіх інших, тепер польських, провінціях русини мають рівні з поляками права, то несправедливістю буде, що львів’яни є упослідженими. Вони домоглися грамоти, виданої 20 травня на Варшавському сеймі, що львівські русини, які дотримуються східного обряду, можуть користуватися рівними почестями, правами і свободами, як і послідовники римського обряду, можуть провадити всіляку торгівлю й володіти будинками в місті... Ця грамота не подіяла, незабаром, того ж року король помер, а русини зазнавали численних переслідувань аж до XVIII століття, коли поєдналися з римською Церквою».

Русины постоянно жаловались польским королям, засыпали суды исками, но это им мало помогало. Сменивший Сигизмунда Августа на престоле Речи Посполитой французский принц Генрих Валуа, несмотря на то, что совсем недавно резал протестантов во славу католического Господа во время Варфоломеевской ночи, грамоту своего предшественника о равноправии галицких православных подтвердил. И сразу же вслед за этим... сбежал в родную Францию, чтобы избавиться навсегда от малопонятных польско-русинских проблем.

Зато его наследник Стефан Баторий все свободы галицких русинов похерил. В 1578 году, продолжает «Хроніка міста Львова», «король видав у Львові вирок, що русини можуть продавати свої товари лише під час ярмарку вроздріб, а в інший час не мають права цього робити... Так само їх не дозволялося допускати до пропінації (права гнать водку. – О.Б.) і шинкування, отож грамоту Сигізмунда Августа, здобуту з великими труднощами, витратами й зусиллями й підтверджену двома королями, було знищено».

Все это показывает, как в действительности происходила «європеізація» Львова. Отдав в середине XIV века свою независимость в обмен на посулы польских правителей, обещавших не унижать достоинство местных жителей, Галицкая Русь в полной мере должна была испить чашу своей обретенной в результате второсортности.

Предупреждаю, что не хочу этим длинным эссе кого-то оскорбить или, не дай Бог, в чем-то убедить. Не потому что не верю в силу слова. А потому что в такой идеологически расколотой и кипящей страстями стране, как Украина, убедить оппонента просто не представляется возможным.

У нас спорят не правительство и оппозиция Ее Величества, не две школы одной почтенной науки, а две разных страны. Это как если бы дискутировали современный биолог-эволюционист и средневековый инквизитор, уверенный, что мир был сотворен за шесть дней. Ясное дело, что спорить этим людям не о чем. В лучшем случае они просто разойдутся по домам. А в худшем – кто-нибудь из них проломит другому череп. Так, кстати, этим ничего и не доказав.

И все-таки я пишу. У меня теплится маленькая надежда, что мы сможем в будущем, если не прийти к общему мнению, то хотя бы более-менее мирно беседовать и не использовать скамейки как дополнительный аргумент. Скамья все-таки не для того придумана, чтобы лупить ею соседа.

Я ничего не исключаю. Я не исключаю даже того, что кто-то из моих предков в далеком прошлом мог быть галичанином. Перечитывая документы из Львовского государственного исторического архива, опубликованные в книге «Соціальна боротьба в місті Львові в XVI-XVIII ст.» (Видавництво Львівського університету, 1961), я, к своему изумлению, наткнулся на 117-й странице на дело некоего Симона Будзины – типографа, имевшего в далеком 1604 году конфликт с львовским епископом Гедеоном Балабаном. «Будзина» – в диалектном «дзекающем» звучании то же самое, что и Бузина. Так произносили эту фамилию в Белоруссии, Польше и в так называемых северо-украинских говорах.

Обиженный Симон Будзина подал в суд на епископа. Его иск, как и положено в тогдашней Речи Посполитой, был написан на благородной латыни. Он жаловался, что (цитирую в украинском переводе) «благочестивий Балабан, львівський владика... у найближчу суботу після Богоявлення загарбав його інструменти для друкування книг, а також не повернув певну грошову суму та деякі харчові продукти, належні Будзині... Щоб приспати чуйність Будзини цей же владика по-дружньому запропонував Будзині арбітраж та запросив його до свого дому біля церкви св. Юрія грецького обряду у Львові. Коли Будзина, довіряючи проханню і не підозрюючи ніякого лиха, прийшов туди, насамперед почув він від розгніваного Балабана зневажливі слова, що ображали його честь, потім за наказом владики замкнено його у в’язницю під вартою. Так у цій в’язниці згаданий Балабан переслідував його то погрозами, то фальшивими обіцянками та примушував підписати таку угоду, яка подобалася Балабану... Він (Будзина) був би приневолений до того, якби не допоміг собі втечею з в’язниці... З приводу того, що вище вказано, він протестував і вніс та урочисто пред’явив свою скаргу проти вищеназваного владики».

Дело ясное: мастер-типограф Симон Будзина не желал подписывать кабальный контракт, к чему его принуждал силой епископ-рэкетир. Люди владыки его схватили. Но он бежал и обратился в суд, чтобы отстоять свои попранные права.

Чем закончился этот древний конфликт – мне не известно. Но обнаружив его следы в библиотечной пыли, я лишний раз подивился историческим перекличкам. Я тоже занимаюсь печатным делом. Правда, уже не как типограф, а как литератор. И у меня тоже было множество судебных конфликтов с сильными мира сего. Но я не меньше Симона Будзины не страшился их, предпочитая нападение защите. В том числе, и нападение в суде.

В следующий раз фамилия Бузина всплыла в истории в казачьем Зборовском реестре 1649 года – в Иваньковской сотне Уманского полка. Причем в том же «дзекающем» звучании. В этой сотне в годы победоносных сражений под Желтыми Водами и Пилявцами прописался некий Михайло Будзина – единственный с такой фамилией на весь сорокатысячный реестр! Не был ли он потомком того ярого типографа Симона, смело спорившего с епископом? А почему бы и нет, если львовский Будзина все-таки проиграл судебный процесс и был вынужден бежать из Львова? Кто знает?!

Впрочем, предки они мои или просто однофамильцы, я все равно чувствую с ними связь. И обратите внимание: церковь Святого Юрия в иске печатника еще православная – «греческого обряда». Да и Гедеон Балабан был тоже православным, а не униатским епископом. В греко-католичество православный Львов был переведен только столетием позже – в 1700 году. Тогда епископ Иосиф Шумлянский, шляхтич-русин и смолоду польский кавалерист, а потом – православный «пастырь» сначала тайно и наконец явно принял униатство, поставив свою паству перед свершившимся фактом. А у паствы уже не было ни сил, ни возможности противостоять этому хитрецу и политическим обстоятельствам, которые он олицетворял.

Но моих предполагаемых (я никогда не утверждаю, если не знаю наверняка) галицких предков это уже не касалось. Если они и бежали из Львова, чтобы стать казаками на буйном пограничье, именуемом Украиной, на веру их уже никто не мог посягать. Достоверные же пращуры мои, по поводу которых у меня нет ни малейших сомнений, всплывают уже на Левобережье – в Куземенской сотне, принадлежавшей сначала Полтавскому, а потом Гадячскому полку. Там они жили с конца XVII по XX столетие. Хотя гипотетически очень вероятно, что двигались эти любители изящной словесности на восток именно с Правобережья – Уманский полк перестал существовать после Руины, начавшейся со смертью Хмельницкого.

Не исключено, что Михайло Будзина тоже дал деру из-под Умани на Полтавщину, потеряв где-то по дороге букву «д» в своей редкой фамилии. Такая реконструкция вполне в духе той эпохи – десятки тысяч «украинных козаков», как их тогда называли, поднялись после проигранного Берестечка с насиженных мест на Уманщине, Брацлавщине и Винничине и подались за широкий Днепр – под белого русского царя.

Вот тогда дороги Украины и Галичины и разошлись почти на четыре столетия! Ибо в 1648 году, в год восстания Богдана Хмельницкого, Галичина выбрала Польшу, а Украина – «украина Малой Руси» – предпочла, в конце концов, православие и самодержавие.

Часть 4

«В 1773 році, – писал академик Александр Белецкий, – польський сейм санкціонував акт так званого першого поділу Польщі, і стародавня Червона Русь перейшла під Владу Австрії... до влади поміщиків додалась ще влада німецьких чиновників, які взяли на себе адміністративне керівництво «королівством Галичини і Лодомерії», як стала називатися в цей час Галицька земля».

Никто еще не догадался тогда назвать Галицию Украиной, а ее население – украинцами. Для новой власти галицийские туземцы вообще представляли научную загадку, которую следовало немедленно разрешить для успешного управления краем. Правда, с одной из разновидностей местных жителей – поляками – все было ясно. Поляки, как поляки – шляхта, ксензы, мещане и некоторое количество крестьян – полная этническая структура. Все это говорило по-польски и исповедовало католицизм. Проблема была в другой породе галичан – той, что называла себя «русинами» или «русняками», исповедовала униатство и писала на каком-то малопонятном диалекте витиеватыми кириллическими буквами, представлявшими для чиновников из Вены почти секретный шифр.

По словам того же Белецкого, немецкие власти скоро открыли, «що серед нових підданих Австрії є значна кількість загадкових «русняків», які відрізняються від поляків релігійними обрядами, а головне мовою, що являє собою різновидність чи то російської, чи то «іллірійської» мови (eine Art der russishen oder illyrischen Sprache). Вони представлені, за офіціальними даними, головним чином селянською масою і деякою кількістю попів». (О. І. Білецький. Від давнини до сучасності. Том I – Київ, 1960, с. 212).

Культурный уровень этого загадочного народа вызвал у образованных венцев, уже проникнувшихся идеями Просвещения, изысканную великодержавную иронию. Греко-католическая церковь «русняков» была снизу доверху пронизана коррупцией и кумовством. Очень быстро австрийские власти со свойственной немцам педантичностью составили объективное представление об этой категории новоприобретенных подданных. Пересказывая отчеты имперских чиновников в Вену, тот же Белецкий дает такую картину «высокой» культуры Галичины конца XVIII столетия: «В містах є єпіскопи і монахи, представники нечисленної церковної «аристократії». Ці знають і польську мову, і латинську, і швидко засвоюють нову державну мову – німецьку. Щодо сільських попів, що культурним рівнем мало відрізняються від своїх парафіян і яких поміщики третирували нарівні з кріпаками, це «пастирі» селянської маси, але пастирі, які насамперед все-таки занепокоєні тим, як би побільше настригти вовни зі своєї «отари». В міру сил вони вичавлюють з селян обов'язкову «десятину». А з них самих при нагоді деруть «мзду» вищі церковні чини – єпіскопи та їх чиновники. Близько стоячи до народу, попи залишаються йому чужими. Ледь-ледь розбираючи церковну грамоту, вони в більшості цілковиті неуки. Багато серед них не вміє навіть підписати своє прізвище, ставлячи замість нього під офіціальними паперами просто «знак хреста святого». Коли одного з уніатських єпіскопів спитали, як може він «рукополагать» (надавати звання) у священики цілковитих неуків, він відбувся жартом, процитувавши з псалтиря: «всякое дыхание да хвалит Господа».

Это колоритное описание галичанской полудикости Белецкий завершает колкой сентенцией перемышлянского старосты фон Моллерна, не без оснований утверждавшего, что «русняцький піп – це уособлення дурості і неуцтва». В немецкоязычном оригинале: «der rusniakische Pop ist Dummheit und Unwissenschaft selbst».

Легко заметить, что галицкие русины к этому времени фактически утратили воспоминания о принадлежности к древней Киевской державе. Они с трудом могли объяснить, кем являются и почему их самоназвание так похоже на имя народа, населявшего соседнюю Российскую империю. Хотя униатские священники и признали своим главой римского папу, но при богослужении они еще пользовались древним священным языком с «ятями» и «ерами» и церковно-славянским шрифтом, на котором не отразилась прошедшая в России петровская реформа. Епископ-греко-католик, которого цитирует Белецкий, отшучивается на том же профессиональном языке попов, что и его православные коллеги из России: «Всякое дыхание да хвалит Господа». Простой же народ Галичины говорил на дикой смеси русского с польским, еще не получившей название «української мови».

Вот пример галицкого «красного письменства» образца 1822 года – отрывок из перевода немецкой поэмы «Ностальгия проклятых», сделанного местным стихотворцем Иосифом Левицким. Так как недоразвитый галицкий диалект не имел ученого слова «ностальгия», Левицкий перевел это понятие, как «домоболие» – боль по дому:

Эти мутные тяжелые строки запечатлели всю историческую карму Галичины. В исковерканных чужими наслоениями словесах мы все-таки узнаем изуродованный русский – тот самый язык, на котором написана блистательная «Галицко-волынская летопись» времен князя Даниила. Примитивный суржик Левицкого – расплата за предательство его предками православной Руси. Почти лишенное речи существо хочет взлететь, подняться над галицкой обыденностью, но «чорные души» шепчут: «Молчи, дурак!»

Чтобы появилось это «домоболие», нужно было веками капля за каплей выдавливать из себя душу – сначала впустить во Львов польских владык, потом закрыть ворота Богдану Хмельницкому, потом изменить веру и остаться на распутье между старыми панами – поляками, все еще державшими в руках хилую экономику и дух Галичины, и новыми – австрийцами, явившимися из Вены цивилизировать новые окраины пышного государства Габсбургов.

Вопрос «Кто мы?» встал перед галицкими русинами с особенной остротой в первой половине XIX века, когда «весна народов» пробудила вокруг Галичины старые национализмы – польский, венгерский и, как ни странно, германский, которому тоже стало тесно в границах красиво стареющей Австрийской империи. Он искал для себя новое вместилище и обрел его в молодой энергичной Пруссии, просто на глазах набухавшей пангерманизмом.

Маленькому забитому галицкому племени оставалось только пугливо озираться в окружении этих агрессивных соседей и искать, к кому бы примкнуть? Так случилось, что за восточной государственной границей, проходившей по речке Збруч, в уютном очаге Российской империи на казачьих хуторах, в богатых имениях малороссийского панства и в университетских аудиториях Киева и Харькова, где преподавание велось не по-польски, как во Львове, а по-русски, именно в это время стала зарождаться так называемая «украинская идея».

Жизнь под скипетром Романовых была так комфортна, а природа Украины-Малороссии давала такой избыток даров природы, что от скуки и безделья можно было породить любую идею – даже полетов в космос, которую обосновал подавшийся в народовольцы малоросс-революционер Кибальчич.

Уже целое столетие в Малороссии царил мир. Благодаря Екатерине II сгинуло Крымское ханство. Шло освоение новороссийских степей. Наполеон, затерявшийся на просторах России, в этот райский уголок не посмел даже заглянуть в 1812 году – у великого человека для этого просто не хватило сил. Даже коалиция таких мощных держав, как Великобритания, Франция и Турция вместе с примкнувшей к ним слабосильной Сардинией, не посмела во время Крымской войны заползти в южные пределы России дальше Севастополя. Несокрушимые солдаты трех империй жались, как лягушки, к черноморскому побережью. Представляете, как вольно можно было чертить идеологические схемы в защищенной со всех сторон Малороссии под защитой русских пушек?

На левобережье Днепра начался невиданный доселе культурный подъем. Отставной офицер русской армии Котляревский, словно играючись, сочинил для развлечения друзей «Енеиду на малороссійскій языкъ перелицїованную». Харьковский помещик Квитка-Основьяненко занялся производством повестей и комедий на языке своих крестьян. Выкупленный царской семьей из крепостничества художник Шевченко издал в Петербурге «Кобзарь» и антипольские «Гайдамаки». Засел за «Черную раду» Кулиш. Некто, чье имя до сих пор вызывает споры, на языке имперской казармы и Академии наук, густо сдобренном украинизмами, запустил в свет «Историю русов».

Некоторые из этих изданий контрабандой просачивались через границу и в Галичину. Австрийское правительство по мере сил старалось не допускать их. Но книга везде пробьет себе путь. Она попадет в те уши, что надо, даже путем пересказа.

Начитавшись импортной малороссийской литературы, наиболее пытливые из галичан спрашивали себя: а, может, и мы принадлежим к народу, что живет за Збручем и пишет такие прекрасные книги? Может, Шевченко – тоже наш? И Котляревский? И все остальные? Отпрыскам коррумпированных русняцких попов – этим «уособленням дурості і неуцтва» хотелось вырваться из удушливой галицкой тьмы и приобщиться к куда более высокой культуре Малороссии.

В 1837 году трое львовских приятелей – студенты местной семинарии Маркиян Шашкевич, Яков Головацкий и Иван Вагилевич, отчаявшись побороть непроходимую местную цензуру, издали в венгерской Буде сборник «Русалка Днестровая» на «рутенском» языке. Достаточно беглого взгляда на ссылки в этой коротенькой книжечке на 135 страниц, чтобы убедиться, под чьим влиянием она возникла. Авторы постоянно ссылаются на книги, вышедшие на территории Российской империи – в Москве, Петербурге и Харькове – «Енеиду» Котляревского, «Малороссийские песни» Михаила Максимовича 1827 года, номера «Запорожской старины» (Харьков. – 1833-1834), «Малороссийские повести» Основьяненко (Москва. – 1834) и московскую «Историю Малой России» Бантыш-Каменского, выпущенную в 1830 году.

Разворот из первого издания «Русалки Днестровой» со ссылками на украинские книги, вышедшие в Российской империи.

Галицким «интеллектуалам» отчаянно захотелось в духовную Малороссию, соблазнявшую их запретным запахом книг и вареников, доносившимся из-за границы. Они тоже кинулись обрабатывать местные легенды и сочинять романтические стихи. Но пока не могли похвастаться особыми успехами на ниве украинской литературы. Разве сравнятся с гениальной поэмой Котляревского корявые вирши авторов «Русалки Днестровой»?

С этого переломного момента Украина стала для Галичины сладким недостижимым идеалом.

Часть 5

Нет ничего глупее сказки о «Галичине – украинском Пьемонте» или «Галичине – родине украинского национализма». С таким же успехом она может претендовать на почетное звание родины слонов или Иисуса Христа.

Впрочем, на родину сына Божьего скандальное «королевство» покойной Австро-Венгрии действительно претендовало. Помнится, в середине 90-х прошлого века один из бесчисленных галицких юродивых (по-местному – «вар'ятів»), растущих, как шишки на карпатских смереках, носился с этой глубоко «христианской» мыслью. По его утверждению, библейская Галилея, где проповедовал Иисус, – это колония переселенцев из Галиции.

Не собираюсь даже спорить с этой в высшей степени продуктивной идеей, как не относящейся к основной теме нашего повествования. Хотя не исключаю, что ее автор до сих пор дискутирует с медперсоналом в Кульпаркове, доказывая, что Наполеон тоже был галичанином, дудел на трембите и в молодости сплавлял плоты по Днестру. А чего? По внешности – типичный вуйко! Только в эполетах.

А вот родиной национализма Галичина НЕ БЫЛА! Ну, не была и все тут! Хоть тресни! Даже если доказать, что каждый ее житель – потенциальный Наполеон. Просто не могла быть! Ибо родина украинского национализма – благословенная Малороссия – Черниговщина и Полтавщина. Отчасти – Киевская губерния. Когда он возник, этот самый укронационализм, Галичина еще даже не называлась Украиной, а города ее населяли в основном поляки и евреи.

Первым программным произведением украинского национализма является «История русов», появившаяся в самом начале XIX века на Восточной Украине, – в Галичине тогда еще и духом украинским не пахло. «Цельная, законченная», написанная «чрезвычайно живо и увлекательно», по выражению автора известной книги «Происхождение украинского сепаратизма» Н. Ульянова, «История русов... без всякого сопротивления завладела умами, перенося в них яд казачьего самостийничества».

Но в Галичине тогда еще даже не было умов, способных воспринять этот интеллектуальный «опиум» для малорусского народа. Там забитые униатские попы продолжали пшекать в быту по-польски и учить свою русинскую паству в церквях по-старославянски.

Первые попытки галицкого возрождения начались, как ни странно, не под украинским, а под общерусским стягом, породив так называемое движение «москвофилов», ныне незаслуженно забытое. Именно в пику им первым украинским националистам приходилось Галичину по мере сил украинизировать, засылая эмиссарам через Збруч в Австро-Венгрию.

Удивительный факт – ни одно программное произведение украинского национализма не написано галичанином! Создатель «Истории русов» – малороссийский дворянин. Автор программной «Самостійної України» Николай Михновский – сын православного священника из села Туровка Полтавской губернии. А творец знаменитого «Націоналізма» Дмитрий Донцов – вообще москаль из Мелитополя в нынешней Запорожской области! Галичане – основоположники национализма, где вы?

Увы, можно даже не сотрясать понапрасну воздух этим риторическим вопросом. Ибо их нет. И никогда не существовало в природе. Чтобы дать Галичине отца и учителя «украинства» (хоть плохонького!), в конце XIX века киевской «Громаде» пришлось специально откомандировать во Львов с тайной миссией выпускника Киевского университета Михаила Грушевского, отрастившего для солидности бороду, чтобы стать похожим на «патриарха». Никто, кроме него, ехать в эту европейскую глушь проповедовать «украинизм» не хотел, не веря в успех безнадежного дела. Да и сам Грушевский считал, что галичане и украинцы, если политические обстоятельства чудом не изменятся и какая-то внешняя сила не объединит их в одном государстве, так и останутся ДВУМЯ РАЗНЫМИ НАРОДАМИ!

В 1906 году, подводя итоги своей двенадцатилетней безуспешной деятельности по украинизации потомков носителей культуры карпатских курганов, бедный культуртрегер писал в статье «Україна і Галичина»: «Що Україна російська й Галичина... як тільки залишити всякі заходи до їх зближення, практиковані дотепер, та пустити їх іти кожній своєю дорогою, – пішли б усе далі й далі від себе, се річ зовсім ясна. Ті історичні різниці, що поробили такі замітні відміни, роблять свою диференційну роботу далі».

Разжевывая, по обыкновению, свою мысль, Грушевский пришел к весьма знаковым выводам: «Життя релігійне, політичне, культурне іде в кожній з них іншою дорогою. Галичина належить і буде належати до іншої держави, до іншої церкви, ніж Україна, живе і буде жити під іншими культурними впливами; ще довго, поки будуть тривати теперішні обставини, буде вона тягнутися в хвості польської та німецької культури, Україна – в хвості російської».

А дальше, несмотря на все непреодолимые различия, будущий первый лже-президент все-таки ставит утопическую цель создать вопреки природе из двух несоединимых элементов ОДНУ НАЦИЮ: «Змагання до українізації Галичини, які велися досі свідомо лише одиницями... тепер мусять вестися всім свідомим загалом галицьким»! По мнению Грушевского, Галичина «повинна напружити всі сили, аби зостатися в якнайтіснішім контакті з Україною». И только, «коли галицьке життя, галицька культура, література, мова так зблизяться до української, що зникне та межа, яка ділить тепер «галичанщину» від «українщини», сможет возникнуть новая единая нация.

Замечу, что до сих пор галицкая культура, литература и язык не сблизились окончательно с украинскими культурой, литературой и языком. Следовательно, по Грушевскому, нация так и не сложилась. Это факт, с которым я лично не могу спорить. Нет оснований. И этот факт, кстати, объясняет эсхатологический ужас, пожирающий душу каждого «свідомого українця». Страна есть, а нации нет! Представляете?! Это примерно, как Россия без русских или Грузия без грузин. Как и столетие назад, во времена Грушевского, несмотря даже на то, что исчезла государственная граница между Киевом и Львовом, Галичина живет своей особой политической и культурной жизнью. Тиражи ее писателей в основном распродаются во Львове и окрестностях. Галицкий обыватель голосует за галицкую же партию «Свобода» с местными галицкими «фарионами» (на идише это слово означало «жулик», «интриган») и смешными претензиями на всеукраинскость. А старый галицкий лозунг «Свій до свого по своє!» актуален, как во времена Бандеры.

Культурная тусовка Галичины мало интересна не только харьковчанам и одесситам, но даже Киеву, холмы которого пережили нескольких искусственно посаженых министров-галичан. Добавлю: пережили и исторгли из своей почвы.

Исключения, вроде того же «Океана Эльзы», только подтверждают правило. Но и они возможны лишь на самом низинном уровне – в плоскости масс-культуры, где всеядность такая же обязательная норма, как в фаст-фуде. Впрочем, и в этой нише Вакарчук-младший воспринимается с его характерным акцентом недодушенного кота как некое необязательное блюдо. Вы ели музыкальные «канапки»? Щас включу! Ведь забавно послушать после второй или третьей в киевском клубе вторичный галицкий продукт «а-ля Polska» в исполнении линяющего сына экс-министра образования, которого заботливый папик при оранжевой власти пропихнул даже в школьный учебник. Пой, чадо херувимоподобное! Выводи задроченным козлетоном: «Як же так, як же так – нам обом не до сну»... И еще: «Хо-о-о-о-о-о-о-лодно!»... Все ясно – во Львове бессонница и сибирские морозы. Снег не убран. Приличной турфирме там делать нечего, предлагаем клиентам тур на Прагу, где и пиво и кофе лучше!

А если бы не папа-ректор-министр, где пел бы Славик Вакарчук? В переходе московского метро? Или по-европейски – на главной площади Бухареста? Да и пел бы вообще? Может, по примеру обделенных папами земляков, чьи предки не прислуживали «совітам», выносил бы шлаки за итальянским дедушкой-писюном или горбатился на стройке под испанским солнцем?

О, Галичина, боль моя! Тем ли путем повели тебя слепые поводыри, заведя в Украину, откуда нет выхода в Европу?

...А ведь был и другой вариант. Через Польшу. Но им ты, героическая жертва на алтарь Соборности, не воспользовалась... По величию души, естественно. О чем многие сегодня во Львове, обивая пороги польского консульства, искренне жалеют.

Часть 6. Пророчество о гибели Львова

В начале ХХ века галицкие крестьяне, населявшие окрестности императорско-королевского города Лемберг, свято верили, что Господь скоро покарает это гнездо порока за грехи и низринет его прямо в Преисподнюю. Они искренне считали, что Львов – это не только Вавилон, но и Содом с Гоморрой, помещенные дьяволом в их краю.

Как-то мне попались воспоминания крупного деятеля львовской «Просвіти» Степана Шаха, напечатанные в Мюнхене в 1955 году издательством «Християнський голос». Шах никогда не был не только коммунистом, но даже москвофилом. Биография его – образец для любого националиста: простой сельский хлоп, родившийся в 15 километрах от Львова и отданный родными во львовскую гимназию, потом – офицер австро-венгерской и Галицкой армий, участник боев с русскими и поляками, видный «просвитянин» в межвоенный период и, наконец, эмигрант.

Вспоминая, как напутствовала его 80-летняя бабушка, когда он отправлялся во Львов поступать в гимназию, Степан Шах процитировал ее фразу, навсегда запавшую в его детскую память: «Львів – це не лише Вавилон, але й Содома Гомора». Таким образом бабушка пыталась уберечь внука от львовских искушений, «бо у Львові жиють люди «всякої мови, всякої масти і сладострасти». Уже із цих слів видно, яке було в нас вдома, в нашій місцевості, наставлення до Львова».

Видно из этих слов и то, какая пропасть существовала всего сто лет назад между польско-немецко-еврейским Львовом и русинской Львовщиной. По словам Шаха, «половина населення нашого містечка працювала й на хліб заробляла у Львові – чи то торгівлею, чи то фахово-ремісничою, чи то сезоновою будівельною або фабричною працею. В кожній родині була своєрідна львівська біржа праці й цін на товари; навіть діти були вже поінформовані, які були ціни у Львові на господарські продукти перед жовківською рогачкою, а які в місті на Ринку, які на овочі на Стрілецькій площі, а які на юхтові чоботи, чи «сардаки» або баранкові шапки на Старім Ринку, які на пряжу і клочча на Старотандетній вулиці, а які на ткані полотна на Краківській площі і т.п.».

Обстоятельный Шах, которого неплохо выдрессировали на курсах австрийских офицеров запаса, сразу вводит нас в систему отношений между Львовом и теми, кого сегодня мы называем западными украинцами. Львов был, прежде всего, местом, куда они отправлялись на сезонные заработки, как сегодня их потомки едут в Испанию или Португалию. Отдав «европейскому» городу свой нехитрый труд, взамен эти селяне могли получить только самые простые и дешевые товары – бараньи шапки, юхтовые сапоги (то есть, из грубой телячьей кожи, обработанной дегтем), «сардаки» (примитивную верхнюю одежду гуцулов, одинаковую для мужчин и для женщин и пошитую из цельного куска сукна), нитки и полотно…

Кстати, самой распространенной профессией во Львове для жителей окрестных сел являлось ремесло водоноса. Не водовоза, а именно ВОДОНОСА. Львов обзавелся централизованным водопроводом достаточно поздно – только в начале прошлого века. До этого воду брали из колодцев и скважин. Поляки и евреи, населявшие город, ленились лично таскать воду в свои квартиры на третий или четвертый этаж. Это было занятием будущих украинцев из села, еще не знавших, что они «украинцы» и называвших себя просто русинами.

Степан Шах еще застал этих львовских водоносов живьем во время своего первого приезда в город в 1900 году: «Пообідавши скорше, ніж мій батько і вуйко, які ще задержались при пиві, я вийшов, щоб подивитися на площу. Мене цікавила бетонова криниця, що стояла по середині площі і з якої витрискувала з рурок з двох сторін цюрком вода, хоч ніхто її не помпував. Підходжу ближче; біля неї більше людей, що чекають на свою чергу, щоб набрати води. І впадає мені в очі своєрідний порядок. По одній стороні жінки, переважно дівчата зі збанками і бляшанками, а по другій мужчини з коновками, з коромислами і з подушечками на правім рамені. Жіноцтво говорило переважно по-українськи; були це, як відомо, українські дівчата зі сіл, що служили у Львові як домашня прислуга по польських і жидівських домах. Мужчини натомість були професійними львівськими водоносами, що носили на коромислах в коновках воду по домах, виносячи її до мешкань на різні поверхи, за оплатою і в той спосіб заробляли на хліб: був це колись спеціальний тип львівського пролетаріату, який вже зовнішнім виглядом зраджував свою «професію», з обниженим правим раменем, похиленим ходом, яких можна би схарактеризувати одним лемківським словом «хиляки».

Такая вот картина! «Рамено» – это не ремень, если кто подумал, а плечо (слово общее в галицком диалекте с польским языком), «рура» – «труба» (заимствование из немецкого), «коновка» – что-то вроде ведра. А «хиляк» с перекошенным плечом и ведром на коромысле – это львовский украинец образца 1900 года, несущий воду в польскую или еврейскую квартиру. Во времена детства мемуриста он как раз доживал последние дни.

Был и еще один львовский «украинский» тип – профессиональный дроворуб. Этот субъект, за неимением другого выбора, колол дрова для домовых печек в тех же польских и еврейских обиталищах. Его тоже уничтожил технический прогресс после того, как в начале ХХ века до Львова доползла европейская мода топить не дровами, а углем. Водопровод и угольные брикеты «съели» этих львовских украинцев, как овцы в знаменитой английской поговорке – людей.

Мемуары Степана Шаха «Львів – місто моєї молодсти» представляют библиографическую редкость. А жаль! Мозг их автора напоминает библиотечный каталог с выдвижными ящичками, куда попало все, что видел его обладатель. Пунктуальный Шах перечислил все львовские гимназии, все школы, все более-менее заметные церкви и костелы, предприятия, пивнушки и достопримечательности. В результате получилась впечатляющая картина. Из описания этого «просвитянина» выходит, что Львов был чьим угодно Вавилоном, только не украинским. Точнее, украинским Вавилоном – в последнюю очередь.

Вот маленький Степан, соскочив на ходу с конки, пробегает с отцом во время первого посещения Львова какую-то запущенную церквушку и узнает, что это место его греко-католической религии: «Ідучи на Стрілецьку площу, переходили ми попри церкву св. Миколая, яка була чорна від пороху і робила прикре вражіння. Мій батько, знімаючи шапку, відізвався: «Тут нема для кого правити, самі жиди довкола».

Вот мемуарист с жалостью констатирует, что во Львове не было памятника ни одному древнерусскому или украинскому деятелю – даже пресловутому Даниилу Галицкому! Зато имелся монумент Мицкевичу и польскому королю Яну Собесскому.

Никому не был нужен во Львове при жизни и тот же Иван Франко. Впадая в праведный интеллигентский плач, в общем-то ему не свойственный, Степан Шах начинает причитать: «Як віддячилася галицько-українська суспільність своєму «Каменяреві-Мойсеєві» Іванові Франкові за його 50-літню працю на шляху до поступу, про те свідчить найвимовніше факт, що автор боєвого гимну «Не пора» мусів заробляти на щоденний хліб для себе, дружини й четверо дітей через довгих 10 літ журналістичним пером в польському поступовому щоденнику «Kuryer Lwowski», що виходив під редакцією «людовця» Болеслава Вислоуха, поки його польські колеги по перу не збойкотували. А дальше Івана Франка, що був засуджений австрійським судом за революційну діяльність на півторарічну в'язницю, виключено на загальних зборах «Просвіти» із членів товариства, замість звеличати його як свого «лицаря без боязні і догани».

Плохо было, оказывается, Ивану Франко при жизни во Львове! Не ценили выдающегося современника не только львовские водоносы, не подозревавшие о его существовании, но даже и передовые интеллигенты, воображавшие себя «первыми украинцами». А подлая «Просвіта» исключила нынешнюю гордость Галичины из своих рядов, узнав о неприятностях творца современной галицко-украинской литературы с австрийской полицией. Так кого они больше любили: будущее Украины или «доброго цісаря Франца-Йосипа»? По-моему, ответ очевиден. Если бы не поляк-демократ Болеслав Вислоух, сдох бы Каменяр от голода и холода, не дописав и первого тома своего собрания сочинений. И ни одна праведная украинская душа ему бы даже дров не наколола!

Очевидно, львовская «Просвіта» прозорливо полагала, что украинскую литературу, как и Украину, сочинит для нее австрийская императорско-королевская полиция, а также последний претендент на украинский престол – еще не родившийся на момент ареста Ивана Франко Василь Вышиваный (он же эрцгерцог Вильгельм Габсбург), служивший во время Первой Мировой войны в Сичевых Стрельцах и любивший пописывать украиноязычные стишки. (Хотя с этим его поэтическим «даром» еще вопрос – подозреваю, что вирши за Их Высочество насочинял какой-то пронырливый галицкий писака-протогрантоед. Для пиара заказчика. Чтобы подчеркнуть близость «будущего монарха» к львовским водоносам.) Кстати, занятно вышло бы – не лопни старушка Австро-Венгрия, стал бы Вильгельм украинским королем Василем Первым! Учили бы мы байку об основателе украинской литературы Вильгельме Габсбурге вместо навязанного «совітами» селянского сына Ивана Франко (замечу: удивительно нудного писателя), которым мучили нас в киевской школе, благодаря «совітам».

Но предоставим еще разок слово Степану Шаху, замузеевшему для потомков предсказание своей бабушки о будущем города Льва. Точнее, об отсутствии у него всякого будущего: «Від моєї бабуні чув я, що Львів лежав колись так само високо, як наше містечко. Та що його ріка була чиста, з якої люди і звірята пили здорову воду, але що львовяне з часом, як до міста наплило всякого народу і як з нього нові люди зробили Вавилонську вежу, дуже почали грішити – прокльонами, обманством, злодійством, п'янством і всякими «невимовними прогрішеніями» – гірше поган, то Пан-Біг остеріг місто двократним землетрусом перед загладою… При кожнім землетрусі обнизився позем міста, ріка засмерділась, але люди не схаменулись. Коли приїхати до Львова, оповідала нам, внукам, бабуня, то слухати годі, як ті люди кленуть, прозиваються, як на кожнім кроці шахрують, як в живі очі крадуть людям з воза, перед церквами не перехрестяться, ані навіть не здіймають шапки, пускають фальшиві гроші, і якщо так дальше буде, то, казала вона, Львів одного дня западеться за кару під землю, бо нинішній Львів – це біблійні Содома й Гомора; а на тім місці постане смердяче озеро, як мерзенне Мертве море, над яким навіть ніяка птиця не перелетить».

Часть 7. По разные стороны фронтов

То, что Украина – это одно, а Галичина – совсем другое, окончательно выяснилось в годы Первой мировой войны.

Можно было, сколько угодно тешить себя кабинетными иллюзиями, что галичане и украинцы – единый народ, просто живущий в разных империях и только разделенный рекой Збруч, но выстрел в Сараево доказал иное. Украинцы (по тогдашней терминологии – малороссы) бодро пошагали на призывные пункты за веру, царя и отечество, а галичане с не меньшим энтузиазмом кинулись в сечевые стрельцы, «за найяснішого цісаря». Галичина поддержала Австро-Венгрию, Украина – Российскую империю. На полях сражений столкнулись два мира, две цивилизации и два разных племени, еще не подозревавшие, что в далеком 1939 году товарищ Сталин объявит их одним народом, устроив такую «злуку», от которой до сих пор морозец по коже.

Показательно, что в первом же сражении небезызвестные «усусы» (так, вопреки всем языковым нормам, галичане сокращенно называли своих сечевых стрельцов) столкнулись с кубанскими казаками Русской императорской армии – то есть с прямыми потомками запорожцев. На всех националистических картах начала ХХ века Кубань рисовали как неотъемлемую часть «Великой Украины» от Карпат до Кавказа. Но история доказала обратное – самое западное племя этой гипотетической страны сошлось на поле битвы с самым восточным! Это случилось в конце сентября 1914 года. Пикет 2-й Кубанской дивизии напоролся на сотню «усусов» у села Сянки в Карпатах. Кубанцы подстрелили пятерых галичан в голубых австрийских кепи и удрали, оставив на память о себе какую-то клячу. Летописцы боевых подвигов стрельцов утверждают, что это якобы была боевая лошадь одного из казаков. Но я в этом сомневаюсь. Скорее всего, веселые кубанцы просто бросили впопыхах крестьянскую лошадку, которой разжились в местном галицком селе – своих лошадей казаки любили и берегли, а эту, захваченную накануне в «плен» в мародерском угаре, было не жалко. Так анекдотически начал реализовываться лозунг: «Схід та Захід разом!».

Впрочем, ни о каком объединении Галичины с Украиной тогда вообще речи не шло! Официальное требование, выдвинутое галицкой Головной Украинской Радой, возникшей на второй день войны 2 августа, было не объединение с русской Украиной, а автономия в составе Австро-Венгрии. То есть речь шла о какой-то другой, своей, а не НАШЕЙ Украине! Это правда. И против нее, как говорится, не попрешь.

Ладно, скажете вы, шла война, просто обстоятельства так сложились для «украинской идеи»… Воевали же и поляки тогда в разных враждующих армиях. Одни – в русской. Другие – в германской и австрийской. Правильно, воевали. Но как только закончилась Первая мировая война, они сразу же слепили на развалинах империй ОДНУ Польшу и слились в рядах ОДНОЙ польской армии. А западенцы и схидняки по доброй воле даже после распада Австро-Венгрии и царской России все равно создали ДВЕ Украины, ДВЕ армии и пошли ДВУМЯ противоположными историческими дорогами. Широко разрекламированная «злука» УНР и ЗУНР начала 1919 года в реальности оказалась только декларацией о намерениях. После подписания ее между двумя «украинскими государствами» все равно осталась граница с таможнями по тому же Збручу, а Галицкая армия и «Дієва армія УНР» остались абсолютно независимыми друг от друга военными структурами. Причем первая из них в конце того 1919 года признала верховенство (держитесь крепче в седле!) белой России генерала Деникина, а потом вообще перебежала к красным, став ЧУГА (Червона Українська Галицька Армія). А вторая – вместе с Петлюрой пошла на союз с Польшей, расплатившись… Галичиной, населенной такими выдающимися «зрадниками» Украины и идеи соборности!

На бумаге, повторяю, до 1914 года было одно, а в действительности получилось совсем другое! Министр иностранных дел гетманской Украины Дмитрий Дорошенко именно во время «визвольних змагань» написал о галичанах, испытав внезапное озарение: «Тепер тільки розкусив їх. Дійсно, то зовсім інші люди, з іншою психікою, іншою етикою, іншим світоглядом». Хорошо бы, эти слова принадлежали какому-нибудь неграмотному жлобу, а то ведь потомственному аристократу, одному из самых корректных украинских историков и рафинированному интеллигенту, который галстук-бабочку снимал, только когда ложился спать!

И не один Дорошенко это этническое различие заметил! Евгений Чикаленко – крупнейший украинский меценат и издатель газеты «Рада» – записал в дневнике 6 марта 1921 года, подытоживая итоги так и не получившегося слияния двух племен: «Ріжні історичні та політичні умови виробили у галичан та наддніпрянців ріжні психології, ріжні орієнтації, і ми одні одних не розуміємо… Я казав Петрушевичеві (диктатору Западно-Украинской народной республики. – О.Б.) – добивайтесь ви самостійності Галичини, а до Наддніпрянщини не втручайтесь, бо ви її не знаєте і не розумієте».

И доныне так остается! Мой киевский приятель Густав В-ка, побывавший когда-то в УНСО*, а потом ударившийся в православие и советскую ностальгию, однажды в сердцах воскликнул: «Но ведь мы же с галичанами всегда воевали по разную сторону фронтов! Ни одной войны нет, где наши и их деды были бы в одной армии!».

Действительно, у любого «пересічного» галичанина (есть, конечно, и исключения!) глаза наливаются телячьей радостью, когда он видит портрет Бандеры и слышит святые для него слова: «схрон», «УПА*», «усуси», «дивізія СС "Галичина"». Покажи ему любую ржавую жестянку с галицким львом или австрийскую бляху, он умрет от восторга, как умирала его прабабка при виде «доброго цісаря» Франца-Иосифа, посетившего Львов! А для схидняка святым будет совсем другое – Бородино, Брусиловский прорыв, даже Порт-Артур в далеком Китае, – потому что там его предки кровь проливали. И кресты зарабатывали – георгиевские и деревянные. «Сталинград» для нас, схидняков, значит в тысячу раз больше, чем миллион каких-нибудь гор Макивка, на которой эти самые «усусы» отбивались якобы от орд москалей. Потому что мы знаем: среди этих мифических москалей как минимум половину составляли потомки казаков Богдана Хмельницкого в широких русских погонах. И с этим ничего не поделаешь! Любому галичанину придется принять это как факт, ибо и я принимаю его любовь к его предкам и готов уважать ее. Но только в том случае, если он поймет и примет мою любовь к моим дедам в русской форме. И ко мне самому, в молодости эту форму носившему и отрекаться от себя не собирающемуся. А иначе нас опять ждут новые Макивки и Броды с Первым, Вторым, Третьим и Четвертым Украинскими фронтами.

Ведь мы же, схидняки, не виноваты, что товарищу Сталину пришла в голову еретическая мысль объединить нас с галичанами в одной державе! Мы его об этом не просили. Это была, скорее, ваша, галицкая, фантазия, которой он проникся, не приняв к сведению особое мнение украинских националистов Чикаленко и Дорошенко.

Часть 8. Сказка об отделении Андруховича и Болдырева

Концовку этого эссе неожиданно подсказала сама жизнь. Политическая. В конце прошлого года депутат от Партии регионов Юрий Болдырев предложил ампутировать Галичину – «как нарост на теле Украины». Сказано это было на приеме в Российском посольстве. То есть, место Болдырев выбрал максимально предусмотрительно – чтобы рассуждения этого отнюдь не самого влиятельного члена правящей партии услышали наверняка. А некоторые, наиболее «догадливые», чтобы еще и задумались: не вдохновляют ли Болдырева из самого Кремля? Прямо из Спасской башни?

Лихое заявление регионала-благотворителя, пустившегося раздавать наследие короля Данилы, приобретенное для нынешней бюрократической Украины Сталиным, накалило дискуссию по «галицкому вопросу» до предела. Ему тут же ответили. Причем письменно. Устами еще одного галицкого интеллектуала Константина Бондаренко – недавнего соратника Сергея Тигипко по партии «Сильная Украина». И Бондаренко, и Болдырева я знаю лично и обоих, не скрою, считаю людьми остроумными и выдержанными. Но, видно, тема настолько горяча (дело ведь идет ни много, ни мало, а о центре националистической Вселенной!), что тот же Бондаренко ответил оппоненту чуть ли не в стилистике репрессивных 30-х: «Як люди типу Болдирєва потрапляють у партійні списки і який реальний коефіцієнт корисної дії від їх діяльності? Для тієї ж Партії регіонів, наприклад. Але свої божевільні є у кожному селі, як кажуть у народі. Якщо ж мова йде про фракції парламенту, то їх чисельність зростає порівняно з селами… Болдирєв – це яскрава ілюстрація необхідності запровадження спеціальної експертизи для кандидатів у народні депутати. З залученням психіатрів та фахівців з інтелектуального розвитку. І чим швидше Партія регіонів позбудеться від наростів на своєму тілі у вигляді Болдирєва, інтегрувавши його в Російську Федерацію, тим більше користі буде і для самої партії, і для влади, і для України в цілому».

Кажется, Бондаренко сам не понял, что сказал. Если Болдыреву, по бондаренковской «методике», действительно назначить психиатрическую экспертизу, то начинать нужно все-таки по алфавиту. Не с буквы «Б», а, как положено, с «А». То есть, с фамилии «Андрухович». Неужели Бондаренко при его памяти профессионального историка и политического комментатора забыл, что именно этот галицкий литератор-грантоед задолго до Болдырева, еще в прошлом году, предложил отделить от Украины Донбасс и Крым во имя создания истинно национально-свидомой страны? Цитирую слова Андруховича из тогдашнего интервью агентству УНИАН от 22 июля 2010 года дословно: «Если еще когда-то произойдет такое чудо, что в Украине опять победят, условно говоря, оранжевые, то НУЖНО БУДЕТ ДАТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ КРЫМУ И ДОНБАССУ ОТДЕЛИТЬСЯ… Политически это другая нация. Я уже сейчас этнических моментов не касаюсь, только политических. Политически это часть российской нации».

Так что же такого принципиально нового изрек по сравнению с Андруховичем Болдырев? Предложил на том же банкете в посольстве, если верить тому же Бондаренко, определиться Востоку Украины на предмет принадлежности к российской нации? Так и Андрухович говорил, что это часть российской нации! Вот Болдырев и хочет, по-видимому, проверить на практике утверждение галицкого интеллектуала! Так кого после этого в дурдом? Первого? Второго? Обоих? А главврачом кого? Ответ: НИКОГО! Ведь не советские же времена на дворе! Нынче инакомыслие «дуркой» не лечат! И даст Бог, не начнут лечить. Потому что сегодня Бондаренко захочется Болдырева подвергнуть психэкспертизе, а завтра кто-то «весь в белом» вознамерится уже Бондаренко пощупать на предмет вменяемости. Мол, в здравом рассудке предлагал психэкспертизы проводить? Или тоже, пребывая по ту сторону разума?

По моему же мнению, и Андрухович, и Болдырев – абсолютно нормальные люди. Не лучше и не хуже других. А кое в чем и поумнее серой массы, которую они собираются «делить». Заявления их нужно читать между строк. Имея в виду не то, что они говорят, а то, что хотят. Причем хотят не для «соборной» Украины или «Русского Мира», а лично для себя.

У Болдырева главная проблема – попасть в следующий состав парламента и обеспечить себя и свой язык «работой». Он ведь давно работает в основном речевым аппаратом. Еще с тех пор, как Советский Союз валил, позиционируя себя как «профсоюзного деятеля» и «вождя» донецких шахтеров, с забастовок которых и начинался некогда на Востоке путь к украинской независимости.

Юрий Болдырев, повторяю, в Партии регионов – почти что «свободный атом». Из тех, что поближе к концу списка. Место в первых рядах ему не светит. Особенно при упавшем до 10-12 процентов рейтинге его партии. Других, более «весомых» регионалов нужно спасать! Значит, придется радетелю за свободу Украины от Галичины попытать силы на мажоритарке. Нужно привлекать к себе внимание, стараться запомниться «массам» – чтобы одни «ужасались», а другие – «восторгались». Вдруг не только Бондаренко в праведный гнев впадет? Но и вся Галичина. То-то избирателя в Донецке или Крыму прибудет! Еще бы лучше для Болдырева было, если бы какое-то СБУ возбудило против него дело за попытку ритуального расчленения страны. Сколько шума! Сколько пиара!

И в положение «письменника» Андруховича войти можно. Основную прибыль ему приносят не литературные произведения – унылые и неудобочитаемые, а подпись под тем или иным политическим воззванием, за чем следует новый грант. Книжки писать сложно. Хорошо продаваемые книжки писать еще сложнее. А тут ляпнул: «Давайте отделим Донбасс!» и уже внимание обеспечено. Еще один грантик, еще одна поездочка за рубеж, еще один бокальчик пивка. И втайне тоже мыслишка окаянная: вот бы родная СБУ преследовать начала! Как КГБ Солженицина! Не по-настоящему, как НКВД преследовало, Галичину к Украине присоединяя, а по-украински, вяло, спустив рукава, червоными и черными нитками вышитые. Вдруг «допреследовали» бы до самой Нобелевки? Уверен, есть в отравленном тщеславием и алкоголем мозгу Андруховича и такая «перверсия». Слава Галана, топором рубленная, ему ни к чему – быть Солженициным хочется! Тот тоже некогда Россию обустраивал и предлагал Прибалтику от СССР отделить – и ведь выгорело! И Прибалтика отделилась, и во фраке в Стокгольме покрасовался, Нобелевскую лекцию озвучивая.

Противостояние Галичина – Украина, как и противостояние Украина – Донбасс сходит на нет. Люди, однажды уже развалившие СССР, убедились, что счастья от этого не прибавилось. Кому-то хочется, конечно, валить и дальше, чтобы нарубить дровишек для своей персональной «буржуйки». Но это люди вчерашнего дня – отживающие свое. Большинство хочет не отделяться, а присоединяться. Кто к ЕС, кто к ЕЭП. Но так, чтобы и свою хату с краю сохранить – под украинской стрихой и с вывеской – «Украина». Отделишь Галичину, а с Закарпатьем что делать? Вдруг оно отделяться не захочет? Отпилишь Донбасс – откуда деньги взять, чтобы на референдум новым отделяющимся выделить? Получается, Украина – не Галичина. Но Галичина сегодня – тоже Украина. Точнее, часть Украины, ставшая ею чуть-чуть раньше Крыма – если быть точным, ровно на пятнадцать лет раньше, что для истории вообще не срок.

Вопрос необходимо ставить не так. Галичину нужно не отделять, а возвращать в Русь. Как и Украину. И столица этой Руси должна быть в Киеве.

Вы скажете, что это нереалистичная цель. Не согласен. Она такая же реалистичная, как воссоздание Руси после татарского погрома в 1240 году. Кто верил тогда, что наступит время, когда русские войска будут входить в Париж, Пекин и Берлин? А ведь они туда вошли! Еще воссияет крест в Константинополе над Святой Софией!

Олесь Бузина

From-UA

* ОУН, УПА, УНА-УНСО, ИГИЛ - запрещённые в России организации