Альтернатива

Легко заметить, что, с одной стороны, общий стратегический курс американского государства в мировой политике, несмотря на демократическую смену лиц у власти, остаётся неизменным. Историческое развитие внешнеполитических доктрин США служит общей задаче американской гегемонии. Вся последовательность принципов внешней политики, начиная с доктрины Монро в первой трети XIX в. и заканчивая XX и XXI вв., подчинена этой задаче. Даже Ф. Рузвельт, выдвигая гуманистический принцип «четырёх свобод» (слова, совести, от нужды и страха) в качестве обосновывающего вступление США во вторую мировую войну, рассматривал Америку как их всемирного гаранта, то есть гегемонистически.

За красивыми реляциями Рузвельта в 1947 г. последовала доктрина сдерживания Кеннана (в историю она вошла как доктрина Трумэна), суть которой состояла в необходимости военного сдерживания СССР. Затем она переросла в концепцию гарантированного взаимного ядерного уничтожения как фактора собственно сдерживания Советов. Составным элементом доктрины Трумэна стал знаменитый план Маршалла.

Все дальнейшие внешнеполитические принципы были развитием этого подхода. В 1957 г. доктрина Трумэна трансформировалась в доктрину Эйзенхауэра — США начали оказывать помощь любому государству на Ближнем Востоке, Азии и Африке, чтобы оно не попало под влияние СССР. В 1960-е господствующим стал «принцип домино». Кеннеди заявлял, что США заплатят любую цену за то, чтобы Вьетнам не стал коммунистическим, в ином случае, по его мнению, «советизация» охватит всю Юго-Восточную Азию.

После Карибского кризиса руководство США сменило тактику, но не стратегию. Доктрина Джонсона о «наведении мостов» была направлена не только на смягчение ядерного противостояния, но и на попытку снижения наднациональной роли СССР в лагере социализма. Следующая доктрина — Киссинджера — состояла примерно в том же самом: разрядка отношений с СССР при попытке переманить на свою сторону Китай. Она дополнялась теорией Бжезинского о «технологической инициативе», смысл которой состоял в том, что Америка должна мобилизовать и сконцентрировать все передовые технологии у себя, чтобы... завладеть абсолютным военным преимуществом. В итоге в 1983 г. возникла так называемая стратегическая оборонная инициатива, целью которой стало военное освоение космоса для нарушения ядерного паритета с СССР. Бесславная история проекта «Звёздных войн» была прервана развалом СССР, после которого и возникла действующая поныне доктрина глобального управления, отражающая достигнутую США в 1990-е гг. мировую гегемонию. Глобальное управление — это и есть те самые протухшие сегодня подходы, согласно которым Запад во главе с США должен доминировать и управлять человечеством.

С другой стороны, каждая новая администрация во главе с президентом США осуществляла те или иные тактические ходы в рамках этого общего стратегического курса. Китай в отношениях с США оставался (и остаётся поныне) ведомой стороной, в том смысле, что совокупная сила американской гегемонии значительно превышала влияние и возможности Китая, поэтому он так или иначе вынужден учитывать стратегическую политику США в качестве объективных условий. Например, если бы не США, то КНР давно бы силой взяла под контроль Тайвань.

Можно на стратегию внешнеполитического курса США посмотреть и с их, американской колокольни. США в силу объективных и субъективных причин, подавив конкурентов, заняли доминирующее положение в постколониальном мире. Они вели себя как настоящий ковбой-бизнесмен, используя свои преимущества и играя на слабостях других. Американский обыватель в целом был доволен, лояльно относясь к по сути грабительской политике своего государства. Американским элитам угрожал только коммунизм — общественная система, которая выводила с проамериканского мирового рынка целые страны, сужала ресурсную базу и возможности сбыта. Коммунизм угрожающе распространялся, и мирное сосуществование рядом с соцстранами выглядело достаточно опасным, так как внутри США и их ближайших союзников крепли различные левые и коммунистические партии, симпатизирующие СССР и его общественной системе. В 1945 г. Советскому Союзу доверяло 55 процентов опрошенных американцев, а в 1946-м после соответствующих информационных кампаний — уже только 33 процента. Сегодня около половины американцев верят, что Китай активно готовится к войне с США.

Поэтому правящие слои и руководство американского государства исходили из задач защиты своего жизненного уклада, ценностей, доминирующего положения в политике и мировой экономике. Можно даже приукрасить и сказать, что были вынуждены воздвигнуть «железный занавес» и удариться в милитаризацию.

Однако даже при таком подходе, если оценить соотношения добра и зла, положительного и отрицательного, которые миру принесли американская демократия и советский коммунизм, то беспристрастный выбор вряд ли будет сделан в пользу первого варианта.

Но самое главное в сравнении подходов с разных сторон баррикад — то, что даже в период наибольшего влияния и расцвета Коминтерна концепция экспорта революции или тем более привнесения революции на штыках была полумаргинальной и троцкистской. И СССР, и КНР, и другие соцстраны всегда считали, что их интернационалистическим долгом является поддержка «прогрессивных сил», а не насаждение или привнесение коммунизма. А часто эти «прогрессивные силы» вообще никакого отношения не имели ни к коммунизму, ни к серьёзной политике, ни к внутреннему ослаблению враждебных государств. Например, СССР оказывал широкую поддержку негритянскому правозащитному движению, той же Анжеле Дэвис. Разве это как-то могло ослабить олигархический диктат в США? Сегодня старушка Дэвис сидит профессором в Калифорнийском университете в Санта-Крузе и призывает голосовать за Байдена.

СССР часто обвиняют во вторжении в Афганистан, иногда и с оправдательными мотивами необходимости обеспечения стабильности на собственных границах. Но если погрузиться в этот вопрос предметно, то выяснится, что СССР прекрасно выстраивал отношения с Даудом и апрельская революция стала неожиданностью даже для КГБ. Первоначальный план военной помощи НДПА должен был ограничиваться незначительным участием и поставками вооружений. Однако усилиями в том числе США, которые более чем активно поддерживали «душманов», разгорелся пожар гражданской войны, и СССР был в неё втянут уже из соображений недопустимости падения НДПА. Однако и в такой непростой ситуации советская армия все поставленные задачи успешно выполнила, а положительную роль экономической помощи Афганистану сегодня признают даже некоторые старые моджахеды. Особенно на фоне того бардака, который там в 2004–2021 гг. устроили американская военщина и марионеточное правительство Гани.

В свою очередь США всегда и везде твёрдо стояли на позиции экспорта демократии всеми средствами, от мягкой силы до ковровых бомбардировок. В прошлой статье приводятся документы, по которым видно, что американское руководство вообще ни капли не интересовало мнение китайского народа и то, подходит ли ему или кому-то другому демократия, либерализация и все те якобы универсальные ценности и принципы, которые оно продвигает и насаждает по всему миру. Маккарти, Гувер, Даллес, Трумэн, Бжезинский, Рейган и другие заклятые враги СССР и социализма считали коммунизм агрессивной чумой, политической пандемией, с которой нужно бороться «хирургическими методами». Хотя в реальности агрессивным насаждением либерализма и демократии, не считаясь с чаяниями и волей народов, занимались как раз США и их верные подпевалы.

Сегодня в связи с обострением международной конкуренции американское общество возвращается к эпохе маккартизма. И обратите внимание, что население и институты гражданского общества и власти к этому готовы, это не вызывает какого-то сильного возмущения и пробуксовки. А то, что в этой идеологической повесточке, через которую и закручивают гайки, затесалась проблематика всяких ЛГБТ, трансгендеров, экоактивизма и прочего недоразумения, связано прежде всего с тем, что в неподконтрольных США странах к этому сложилось нормально-негативное отношение. Раз в Китае, России, Северной Корее, Иране и других более-менее независимых странах считают всё это извращением и блажью, значит, будем от обратного раздувать эту тему, маркируя тем самым врагов.

В своё время в США похожим образом вырабатывали отношение к социальной политике государства. Хочешь бесплатную медицину и образование? Да ты социалист, ты за ГУЛАГ и тоталитаризм. И сейчас так же: если заикнёшься, что желание сменить пол отдаёт психическим расстройством, значит, ты как минимум путинист, а скорее всего, тайный поклонник Ким Чен Ына.

Как было сказано ранее, политические последствия китайского майдана на Тяньаньмэнь и наложившееся по времени на них изменение мировой конфигурации сил в связи с развалом СССР стали новым рубежом в отношениях США и КНР. Китайцы зарубили на носу два факта: во-первых, враждебность США необходимо всегда учитывать и держать в уме в любой ситуации, во-вторых, теперь США превратились в единственную «сверхдержаву», и наступила эпоха американской гегемонии. Американцы, в свою очередь, по-прежнему исходили из своего общего стратегического подхода к Китаю, выработанного ещё при Никсоне, который состоял в том, что свержения диктатуры КПК необходимо добиваться посредством стимулирования рыночных отношений и разложения власти КПК через вестернизацию общества. Кроме того, никакого смысла в военно-политическом сближении с Китаем после крушения СССР не было. США заняли выжидательную позицию, смакуя внутренние потрясения хода «реформ и открытости», а КПК погрузилась в проблематику того, как правильно скрестить социалистическое государство и прокапиталистическую экономику.

Буш-старший приостановил все программы обмена и сотрудничества, наложил санкции на КНР, ужесточил контроль за экспортом высокотехнологических товаров и запустил информационные кампании критики КПК за Тяньаньмэнь, Тибет, Тайвань и в целом «китайский авторитаризм». Однако в первой половине 1990-х гг. США значительно переключили внимание на Европу и Ближний Восток, пожиная плоды достигнутой гегемонии и расширяя сферу своего влияния там, где образовалась пустота после самоустранения СССР. Американцы, по-видимому, считали, что КНР сам собой сгниёт по примеру СССР.

Такой формат нейтрально-негативного, но без явной конфронтации взаимоотношения государств оказался вполне благоприятным для ведения бизнеса. Правительство США рассчитывало на разрушающее влияние американского капитала в Китае, поэтому, если дело не касалось каких-то чувствительных технологий, не препятствовало зарабатыванию на КНР. А КПК делала всё, чтобы повышать инвестиционную привлекательность китайской экономики, веря в то, что сумеет за счёт перенимания опыта и техники развивать собственную индустрию и экономику в целом.

Китай стал для западных корпораций полем чудес. Сложно даже представить, какие нормы прибыли считались хорошими в 1980-е и 1990-е гг. для иностранного капитала в Китае. Считайте сами, по сути, это была своего рода экономическая колонизация, как бы освоение огромной экономики и огромных рынков. Но её предметом были не отдалённые территории с туземным населением, а вполне индустриальный Китай со всеми факторами для производства максимальной прибыли. Инфраструктура — морские и аэропорты, железные и автодороги, электрическая энергия, крупные города с промышленными зонами — уже в 1980-е имелась на сносном уровне, а затем китайские власти активно её развивали. Рабочая сила просто безгранична, и это не гаитянские полуграмотные пролетарии, а китайцы с хорошим школьным образованием и социалистической трудовой дисциплиной. Даже квалифицированная рабочая сила была в целом в достатке, не нужно было перевозить белых «белых воротничков», набирали местных, иногда даже в топ-менеджмент. Американские корпорации перевозили в Китай в основном технологов, инженеров, логистов и других своих специалистов узкого профиля. Налоговое бремя в Китае было значительно ниже, чем на Западе. Короче говоря, была отличная почва, чтобы переносить производство в Китай, встраивать его в глобальные цепочки поставок, зарабатывая на расширении производства баснословные прибыли, прежде всего за счёт дешёвой рабочей силы. Более того, перенос производства в Китай стал значительным рычагом конкуренции между крупнейшими западными монополиями. Кто вовремя смекнул и подсуетился, затем использовал полученное преимущество для перераспределения глобальных рынков сбыта.

Можно подумать, что в то же время после развала СССР и стран восточного блока у нас сложились даже более выгодные условия. Инфраструктура была куда более развитой, рабочая сила — более квалифицированной и ненамного дороже китайской. Да и ближе наш регион к большинству потребителей товаров мирового рынка. Однако имелся важный момент, который значительно ограничил перспективы экспансии западного в целом и американского в частности капитала. Во всех странах, образованных после крушения коммунизма в Европе, была слабая власть, и она намеренно ослаблялась извне. Отсюда активный процесс первоначального накопления шёл в виде становления дикого капитализма. У нас 1990-е гг. принято называть лихими, потому что государство по заветам радикального либерализма «сидело на ночном горшке», а общество погрузилось в хаос формирования новых классов, слоёв и прослоек. Массы «новых русских», «красных директоров», коррумпированных чиновников — бывших членов КПСС — осуществляли передел государственной собственности и появившегося рынка. И это было сопряжено с естественным ростом бандитизма. Всё это создавало как в России, так и в других бывших республиках СССР и у наших братьев по ОВД, такой уровень «местной специфики», что западным корпорациям было достаточно рискованно заниматься бизнесом. Например, американцы и европейцы влезли к нам в нефтянку и некоторые другие высокомаржинальные сегменты, но в целом российскую экономику рассматривали как поставщика ресурсов и позже рынок сбыта. А бывшие соцстраны Восточной Европы вообще практически полностью оказались деиндустриализованными, превратившись в доноров дешёвой рабочей силы для ЕС и Англии. Какие-то лакомые кусочки американцы и европейцы точечно прибрали к рукам, где-то организовали сборочное производство, но в целом все те мощные производительные силы, которые при помощи СССР были там созданы, оказались не у дел. Наиболее наглядна экономическая история Прибалтики: из индустриально развитого региона она превращена в запустелый депрессивный край с парой туристических городков.

В Китае происходили схожие социальные процессы первоначального накопления — расцветал и бандитизм, и коррупция, и местничество, — но они не перерастали в столь радикальную специфику из-за того, что центральная власть активно их подавляла. Задача КПК была в том, чтобы внутреннее накопление капитала сконцентрировать в руках либо государственных предприятий, либо лояльных предпринимателей. А борьба с коррупцией и бандитизмом принимала порой жестокие формы, использовались крутые меры, вплоть до расстрелов и публичных вынесений приговоров на стадионах. Выгодно Китай также отличала стабильность финансовой системы и те гарантии, которые власть давала иностранному капиталу. Совокупность разницы условий и сделала в 1990-е гг. именно Китай, а не Восточную Европу «фабрикой мира».

Может показаться, что это какое-то наше историческое упущение, но, думается, что такой подход не вполне корректен. Сложность и тяжесть жизни обычных китайцев в 1990-е и даже 2000-е гг. не уступала, а может быть, даже и превосходила нашу. Стать «фабрикой мира» — вряд ли это можно считать почётной ролью и большим достижением, особенно когда львиная доля прибылей утекает за рубеж. Поэтому уважение вызывает только то, что КПК постепенно сумела накопить собственный индустриальный и технологический потенциал, чтобы превратиться из «фабрики мира» в «экономическую сверхдержаву». Это действительно беспрецедентно. Есть примеры Японии, Южной Кореи, ФРГ, которые тоже прошли путь экономического и технологического роста за счёт западных капиталовложений, но они это сделали в ущерб собственному суверенитету. Рано или поздно народам этих стран придётся расплачиваться ещё более драматичными потерями, чем те, которые пришлось понести к настоящему моменту.

Расцвет американского бизнеса в КНР оказывал серьёзное давление на американские власти. Уже в 1994 г. новая администрация Клинтона восстановила режим наибольшего благоприятствования в торговле с Китаем. Более того, США на радость китайцам объявили, что вопрос о правах человека больше не будет подниматься в разрезе экономических отношений с КНР. Это подавалось как результат длительных дебатов внутри США по деидеологизации отношений с Китаем. Логика была примерно следующей: китайский коммунизм уже не угрожает американской демократии ни в мире, ни в регионе, и вообще это уже и почти никакой не коммунизм, поэтому необходимо перейти к прагматичному подходу. То есть во главу угла поставить доллары.

Некоторое послабление во враждебности со стороны США, связанное с реками заработанных на китайцах долларов, КПК использовала для укрепления своих международных позиций. Многим кажется, что риторика про многополярный мир — это признак времени недавнего. На самом деле курс на многополярный мир изобрела КПК ещё в начале 1990-х гг.

Так, между КНР и РФ в 1992 г. была подписана совместная декларация, в которой были такие слова: «Стороны считают, что нынешний мир находится в процессе глубоких и сложных перемен. Развивается тенденция к многополярности мира. Стремление к миру, стабильности, сотрудничеству и развитию стало главным течением современной международной жизни. Однако в мире нет спокойствия. По-прежнему существуют гегемонизм, рецидивы давления, политика силы, имеют место новые проявления блоковой политики. Мир и развитие во всем мире все еще стоят перед серьезными вызовами».

А в 1997 г. между нашими государствами был подписан документ, название которого говорит само за себя: «Российско-китайская совместная декларация о многополярном мире и формировании нового международного порядка».

И с другими странами Китай продвигал идеи многополярного мира и неприятие гегемонии.

Таким образом, в 1990-е гг. отношения между странами были в основном экономическими. В политической области США и КНР обменивались уколами, но это была по большей части дипломатическая мишура. Например, Клинтон переименовал диппредставительство Тайваня, как бы повысив его статус назло китайцам, и позволил в 1995 г. посетить президенту Ли Дэнхуэю США с частным визитом. Затем КНР и США поиграли мускулами учений вокруг острова и через несколько месяцев успокоились. Американское руководство чётко отделило вопросы экономики от политики. В политической области велась самая оголтелая антикитайская пропаганда через СМИ, Америка поддерживала Тайвань, вооружала Японию и пыталась поссорить Китай и Россию. Но это не оказывало никакого влияния на экспорт капиталов и импорт товаров. Внутри США отдельные политические силы постоянно требовали от Конгресса прекратить продлевать режим наибольшего благоприятствования в торговле, критикуя власти за двуличие и непоследовательность.

Поскольку акцент отношений сместился на экономику, то реальная борьба и трения происходили именно в этой области.

Руководство США вполне обоснованно беспокоили продолжающийся промышленный шпионаж и технологическое копирование китайцами всего и вся. Напомню тем, кто читал серию статей по экономическому развитию Китая, что в 1990-е гг. там была распространена очень простая и достаточно эффективная практика. Когда иностранцы открывали завод или фабрику, то китайцы рядом строили его копию. Ставили такие же или похожие станки, копировали производственно-управленческие решения и т. д., выпуская схожую продукцию. Потом они переманивали набравшиеся опыта кадры, добывали какие-то производственные секреты и т. п. Всё это, вполне вероятно, делалось под чутким руководством партийных комиссаров и китайских товарищей майоров. Короче говоря, пусть и несколько по-колхозному, но перенимали передовой западный опыт.

В 1995 г., после долгих и мучительных переговоров, США и КНР достигли соглашения о защите интеллектуальной собственности. Американцы получили гарантии того, что они смогут через суды пресекать подобные вещи. Разумеется, в реальности мало что поменялось, просто копировать стали менее нахально и открыто. Однако и США дураками считать не стоит, благодаря этому соглашению открылся новый богатый рынок патентов. Грубо говоря, американцы предложили сами копировать и внедрять свои технологии на китайских фабриках, но за существенное и стабильное вознаграждение. Поскольку воровать и копировать намного сложнее, чем легально получить технологию, делясь прибылью, постепенно китайская экономика попала в патентную зависимость от Запада. Так, один из официальных китайских порталов для примера сообщал, что из 100 процентов продажной цены типичного китайского гаджета 57 процентов приходилось на патентные выплаты западным корпорациям, 41 составляла себестоимость и налоги, а прибыль была лишь около двух процентов. Наверное, цифры не без лукавства, но проблема такая действительно имеется, и стояла она до последнего времени достаточно остро.

Но все эти противоречия по поводу интеллектуальной собственности носили чисто бизнесовый характер, никто тогда в США всерьёз не опасался ни технологического лидерства КНР, ни какого-то существенного укрепления её военной мощи. Американцам просто не нравилось, что Китай за их счёт зарабатывал какие-то лишние деньги.

Другим таким трением в экономической области был вопрос о доступе товаров на китайский рынок. Произведённые в Китае товары легко и без проблем попадали на прилавки Америки, а вот экспорт товаров из США в Китай затруднялся местными властями. КНР эту проблему обсуждать отказывалась, что, кстати, впоследствии сыграло свою роль в очень важном событии — вступлении Китая в ВТО. Один из аргументов американского бизнеса поддержать вступление нерыночной, полусоциалистической экономики с «тоталитарной властью» в суперлиберальную ВТО состоял в том, чтобы получить свободный доступ к внутреннему потребительскому рынку миллиардной страны. А сейчас Америка кусает локти, называя это стратегическим просчётом. Оказалось, что злые китайские коммунисты переторговали главных торгашей планеты.

Для понимания интенсивности торговых отношений между странами достаточно сравнения двух цифр его годового объёма: в 1989 г. — 15 млрд долларов США, а в 1999 — уже 100 млрд долларов США.

КПК, в свою очередь, используя внутри страны полученные инвестиции, вовне не только боролась за многополярный мир, но и сосредотачивала усилия на охмурении и подкупе американских деловых кругов. Так же как это у них получилось в период военно-технического сотрудничества.

В США сложилось своеобразное прокитайское лобби, состоящее из четырёх компонентов. Во-первых, к нему относят крупнейшие транснациональные корпорации с участием американского капитала, такие как Boeing, IBM, Motorola, Caterpillar, AlliedSignal и т. д. Во-вторых, бизнес-организации: Национальная ассоциация промышленников, Торговая палата США, Чрезвычайный комитет по американской торговле, Круглый стол предпринимателей и другие. И в-третьих, видных чиновников в отставке, таких как бывшие советники по госбезопасности Г. Киссинджер и Б. Скоукрофт, бывший госсекретарь А. Хейг и бывший вице-госсекретарь Л. Иглбергер. В-четвёртых, академические организации: Фонд Азии, Институт Дальнего Востока, Общество Азии и другие более мелкие. Несмотря на разнородность этих компонентов, их лоббизм был весьма организованным и задействовал в основном непубличные методы и средства воздействия на тактическую сторону политики американского государства. Организатором лоббизма выступали Американо-китайский деловой совет, основанный ещё в 1971 г., и Американская деловая коалиция по торговле с Китаем, основанная в 1991 г. 74 крупными корпорациями.

Пытались китайцы и воздействовать на общественное мнение. Так, в 1994 г. Boeing, Caterpillar, TRW и United Technologies на уровне штатов запустили рекламную кампанию под названием «Инициатива по нормализации отношений с Китаем», в которой рассказывалось, что современный Китай сильно изменился в лучшую сторону после смерти Мао.

Лоббисты в редких случаях использовали даже американскую демократию в своих кампаниях. Так, в 1996 г. перед местными выборами в Калифорнии они призывали избирателей звонить своему представителю с требованием поддержки режима наибольшего благоприятствования в торговле с Китаем, так как он выгоден прежде всего простым американцам из-за дешёвых китайских товаров на прилавках.

Аргументация прокитайского лобби всегда была одинаковой: интеграция КНР в мировую экономику не только выгодна США экономически, но и политически ведёт к пропорциональному снижению военной угрозы с её стороны. Контраргументы в антикитайской полемике были следующими: 1) торговый дефицит — ерунда по сравнению с технологической зависимостью Китая от американского экспорта, 2) потеря рабочих мест в США — ерунда по сравнению с океаном дешёвых товаров из Китая, 3) проблематика «прав человека» — ерунда по сравнению с приближением краха коммунистического режима из-за разлагающего влияния американской культуры через торгово-экономическое сближение.

О том, скольких американских политиков КПК подкупали в тот период, можно только гадать.

Когда погружаешься в не столь отдалённую «старину» американской внутренней политики и сравниваешь её с недавними истериками о вмешательстве России во внутренние дела Америки, становится ясной мелочность придирок и масштабы грязного белья реального китайского лоббизма, которые скрывают 1990-е гг. Страшно даже предположить, какие масштабы лоббизма Китай может себе позволить в Европе или у нас, потому что США в этом деле — это самая дорогая и самая сложная вотчина.

Апогеем сложившегося формата отношений между странами стали два не сильно разнесённые во времени события: одно в политической плоскости, другое в экономической. В 1999 г. США разбомбили китайское посольство в Белграде, максимально обострив политические отношения. А в 2001 г. КНР с разрешения США присоединилась к ВТО, максимально сблизив две экономики.

Тактически отношения КНР и США в данном периоде были выгодны американскому бизнесу, который озолотился на Китае. Стратегически китайцы сыграли на алчности и недальновидности США, но это станет понятно только в 2010-е гг.

Анатолий Широкобородов,
специально для alternatio.org