Альтернатива

Когда украинским авторам приходится затрагивать весьма неудобную для них тему существования в Австро-Венгрии во второй половине XIX – в начале XX века русского движения, объединявшего в своих рядах галицких, буковинских и угорских (закарпатских) русинов, исповедовавших идею культурно-национального единства всей Руси, эти украинские авторы обычно, называя сторонников русского движения в Австро-Венгрии польским термином “москвофилы”, заявляют, что это была “московская агентура”, действовавшая по заданию российского правительства и на российские деньги. Об этом же в свое время постоянно твердила польская и украинофильская пресса в Австро-Венгрии. Однако, когда в 1882 году австрийские власти организовали показательный судебный процесс над сторонниками русского движения (вошедший в историю под названием процесса по делу Ольги Грабарь и товарищей), обвиняя их в государственной измене, то суд присяжных не признал подсудимых виновными в этом преступлении, и лишь потому, что процесс, имевший столь важное политическое значение, не мог завершиться вовсе безрезультатно, четверо из одиннадцати обвиняемых были осуждены по статье о “нарушении общественного спокойствия” и приговорены к тюремному заключению на срок от трех до восьми месяцев.

К примеру, современный украинский историк Валентин Мороз, говоря о судебном процессе по делу Ольги Грабарь и товарищей, указывает: «Это был уникальный случай для украинства разбить одним махом москвофильское движение». По словам В.Мороза: «Именно в этот момент было легче всего доказать общественности, что вся эта политическая группа – это просто агентурная мафия на чужой (платной) службе. После такого удара москвофильство просто исчезло бы с политической арены как заметная величина». Упоминая далее редактора украинофильской газеты “Дiло” Владимира Барвинского, В.Мороз так пишет о галицких украинофилах-народовцах: «Конечно, Барвинский и все народовцы считали москвофилов врагами. Но когда появился случай начать против них войну на уничтожение (и действительно уничтожить их) – у народовцев не хватило характера».

Народовцам тогда и в самом деле не хватало, даже не то что характера, а вообще политических сил для одоления русского движения. Ведь в начале 80-х годов XIX века украинофильское движение в Галиции еще не располагало сколько-нибудь серьезным влиянием, безусловно уступая движению русскому, для подрыва которого властями и был организован судебный процесс по делу Ольги Грабарь и товарищей. Главное же, чего не хватило организаторам данного процесса для достижения желаемого результата, так это фактов, доказательств, опираясь на которые можно было убедить суд присяжных в обоснованности выдвигаемых против подсудимых обвинений в государственной измене.

И хотя сторонники русского движения не были врагами монархии Габсбургов, украинофилы смотрели на них как на своих врагов, потому что политическое украинофильское движение в Галиции для того и было создано, чтобы искоренить в сознании русинов идею русского единства. Обвинения “москвофилов” в государственной измене, в шпионаже в пользу России, на протяжении десятков лет не сходили со страниц украинофильских изданий.

Разразившийся в 1908 году боснийский кризис поставил Австро-Венгрию и Россию на грань войны. Вооруженного конфликта тогда удалось избежать, но отношения между Веной и Петербургом существенно осложнились, что отразилось и на внутренней ситуации в Прикарпатской Руси – нападки на русское движение со стороны его противников усилились. Последовали аресты.

В частности, в марте 1912 года подверглись аресту православные священники Максим Сандович и Игнатий Гудыма, также были арестованы активист русского движения Семен Бендасюк и студент Львовского университета Василий Колдра.

Для характеристики положения, в котором находились тогда галицкие русины, не вставшие в ряды украинского – “мазепинского” – движения, приведем отрывки из статьи под заголовком “Травля не прекращается!”, опубликованной в 1912 году в газете “Прикарпатская Русь”:

«...нет дня, нет номера польской или мазепинской газеты, в котором не было бы полицейского доноса на наших людей и фантастических вымыслов о мнимой ужасной “руссофильской” опасности будто бы угрожающей со стороны мирных русских крестьян всем полякам, евреям и мазепинцам. Польская печать, особенно же еврейско-“неподлеглосцевые” (“неподлеглосць” – по-польски “независимость”. – Л.С.) листки пишут страшными красками “московского” черта на стене, и то не под видом “казака” или “солдата”, а “москалефильского хлопства” т.е. наших мирных и терпеливых крестьян. Цели и намерения клеветнических доносов и фантастических вымыслов – очевидны: заставить краевой “ржонд” (правительство. – Л.С.) и без того пускающий против нас “все средства”, хватиться еще более крутых и безжалостных мер в борьбе с русским национальным лагерем, и, с другой стороны, настроить против нас все решающие факторы и все польское общество.

Недавно всю польскую и мазепинскую печать обошло сенсационное сообщение из Лемковщины, что там, под влиянием “российских” агентов, готовится чуть ли не вооруженное восстание [...]

Бульварный еврейский “Wiek Nowy” сочиняет о “москалефилах” столь ужасные истории, что от них стают дыбом курчавые волосы всем его “неподлеглосцевым” читателям». По словам упомянутой еврейской газеты: «“Москалефильское хлопство” – все сплошь и рядом получает рубли из России и явно угрожает всем полякам, украинцам и евреям, так что ныне никто из них не смеет даже показаться на улице».

«Мазепинские газеты не отстают в полицейском рвении от польских. “Дiло”, хвастающее своими близкими товарищескими отношениями к официальной жандармерии, в одном из последних своих номеров называет фамилии всех священников “руссофилов” из окрестностей Гусятина, которые, по его мнению, “опасны для государства”. [...] “Руслан” же прямо из шкуры вон лезет, чтобы успеть перепечатать из польских газет все доносы на “москвофилов” и по возможности прибавить к ним новые, собственного изделия».

Доносительская кампания в прессе приняла такие размеры, что на нее обратили внимание даже в Вене, не привыкшей к “галицким методам” печатной борьбы. «Там должно быть встревожились и поверили, что Галичина в самом деле сплошь и рядом залита “российскими” агентами и рублями и что русское население действительно готово броситься “резать поляков, жидов и украинцев” и, должно быть потребовали разъяснений от краевого “ржонда”».

По поводу распространяемых прессой слухов о том, что «будто бы среди русского населения под влиянием российской агитации массово проявилось враждебное настроение ввиду польского населения и в особенности ввиду евреев», наместник Галиции разослал официальное сообщение, в котором, в частности, говорилось о русском движении:

«Президиум наместничества, который на это целое движение обращает самое тщательное и постоянное внимание, должен установить, что большинство этих слухов оказалось плодом фантазии и вредной паники, лишенной всякого фактического основания [...] русское население вообще ведет себя мирно и что нет оснований опасаться волнений на социальной, религиозной или национальной почве. Тем паче вредным является распространение таких опасений и неверных слухов».

Вышеназванная статья в газете “Прикарпатская Русь” завершалась следующими словами:

«Да, агитаторы, распространяющие крайнее недовольство в массах русского крестьянства, толкающие его на отчаянные шаги, имеются в Галичине в изобилии! Но они не из России, даже не из среды русских галичан. Ищите их среди виновников несчастного положения наших народных масс, среди вековых поработителей нашего народа, среди социальных и национальных угнетателей русского автохтонного населения!»

В декабре 1912 года “Народный Совет”, возглавлявший русскую национальную партию, составил Докладную записку по поводу гонений на сторонников этой партии в Галичине. В Записке, в частности, говорилось:

«Всю разнообразную общественную и политическую деятельность свою ведет русско-национальная партия открыто, согласно и по указанию законов государства, не пользуясь никакими подпольными ходами, что доказывается историей Галицкой Руси под владением Габсбургов и в частности ходом развития самобытного галицкого русско-национального движения. Даже единственный случай уголовно-судебной оценки этого строго культурного движения, выразившийся в так называемом процессе “Ольги Грабарь и товарищей” в 1882 г., блестяще опровергнул обвинения русско-национальной партии в политической неблагонадежности, которые тогдашними польскими политиками и по доносу их в целях польской национальной политики против нее были выдвинуты.

До 1882 г., равно как и после него, не было даже попытки повторить подобное обвинение».

О ситуации, сложившейся в последние годы, в Записке было сказано:

«В лоне русско-национального движения закипела новая жизнь во всех ее областях. Но в то же время обострилась национальная и фракционная рознь в крае. Поляками и украинофилами, – как антагонистами русско-национальной партии, были тут же выдвинуты старые обвинения. Естественный, на ходе политической жизни всей Австрии основанный рост русско-национальной партии начал представляться ими и до сих пор представляется, как плод чужого, заграничного влияния. [...]

В связи с обострением международных отношений, началась усиленная травля русско-национальной партии в польской и украинской печати [...] Лояльность польского и украинофильского лагерей по отношению к монархии доказывается... криком “распни, распни” по адресу мирных и лояльных граждан, стоящих под русско-национальным знаменем. Местная галицкая администрация, состоящая под непреодолимым внушением польской и украинской печати, начала применять свои действия к этой травле».

Далее говорилось об арестах галицко-русских крестьян и интеллигентов, о погромах, которым подвергались русские учреждения.

«Настоящее положение галицко-русского народа, в связи с травлей и представленными репрессиями по отношению к русско-национальной партии было предметом обсуждения верховной магистратуры русско-национальной партии “Народного Совета” в заседании последнего от 25 декабря 1912 г.».

“Народный Совет” постановил посредством своих представителей заявить решительный протест против обвинений и подозрений, возводимых на русско-национальную партию и ее сторонников, а также просить центральное правительство во исполнение закона «заставить краевое галицкое правительство восстановить в стране правопорядок, охранить русские народные массы от террора всех видов, прибрать к рукам чинов местной администрации, нарушающих закон, прекратить репрессивные действия по отношению к сторонникам русско-национальной партии, возбужденные уже в судебном и административном порядках дела повести и уладить по возможности скоро, согласно с буквой и духом соответственных законов».

31 декабря 1912 года представители “Народного Совета” во главе с депутатами австрийского парламента Владимиром Куриловичем и Дмитрием Марковым вручили Докладную записку министру внутренних дел барону Гейнольду. Министр отнесся к представителям “Народного Совета” сочувственно и обещал расследовать дело.

Этим обещанием все и ограничилось.

Нападки на сторонников русского движения продолжались. Особенно усердствовали в этом деле галицкие украинцы, которым кругом мерещились “московские агенты”. В подобном же духе пишут и современные украинские историки. Так, уже цитированный нами В.Мороз заявляет: «В Галичину направляется мощный поток золотых рублей (едва ли не более мощный, чем нынешний нефтепровод из Сибири в Европу...)». Далее тот же автор пишет:

«Во Львове появляется вдруг, неизвестно из каких кругов, газета “Прикарпатская Русь”. Это был, как всегда в московской практике, центр агентурной сети, из которого агентурные отделы множатся по всей Западной Украине».

О газете “Прикарпатская Русь” скажем, что она издавалась по поручению “Народного Совета” “Русским Издательским Обществом” во Львове, которое было зарегистрировано 3 апреля 1909 г. в установленном порядке и внесено в регистр промышленных и хозяйственных обществ. Деятельность “Русского Издательского Общества” во Львове осуществлялась на законных основаниях, и претензий к нему со стороны властей не было.

Что же касается доносов политического характера, направленных против русского движения, которыми полнилась тогдашняя украинская, польская и еврейская пресса в Австро-Венгрии, и ныне повторяемых украинскими авторами, то заметим, что признать кого-либо виновным в преступлении, в том числе и в преступлении государственной измены, может только суд. А, как отмечалось в Докладной записке “Народного Совета”, составленной в декабре 1912 года, со времени процесса по делу Ольги Грабарь и товарищей, следовательно, на протяжении тридцати лет, власти не предприняли попытки провести судебный процесс против сторонников русского движения, обвиняя их в государственной измене.

Но доносы сыпались в таком изобилии, что власти Галиции решили, наконец, пойти навстречу украинцам и организовать показательный судебный процесс, призванный совершить то, что не удалось сделать в 1882 году – осудить русское движение в Австро-Венгрии, в лице отдельных его представителей, по обвинению в государственной измене, со всеми вытекающими из этого для русского движения последствиями.

В качестве обвиняемых, которые должны были предстать перед судом, власти выбрали названных нами ранее С.Бендасюка, М.Сандовича, И.Гудыму и В.Колдру. Предварительное следствие по их делам длилось около двух лет, причем В.Колдра через пять месяцев после ареста был выпущен под залог, остальные же трое арестованных все это время находились в следственной тюрьме.

И вот 9 марта 1914 года во Львове начался открытый судебный процесс, на который, кроме местных журналистов, прибыли корреспонденты зарубежных средств информации, в том числе из России – корреспонденты газеты “Новое Время” и Петербургского Телеграфного Агентства.

На скамье подсудимых находились:

Семен Бендасюк, рожденный в 1877 г. в с.Скоповке, Толмачского повета, в последнее время пребывавший во Львове, греко-католического вероисповедания, холостой, закончивший юридический факультет, журналист;

Максим Сандович, рожд. в 1886 г. в с.Ждыне, Горлицкого повета, в последнее время пребывавший в с.Грабе, Ясельского повета, православного вероисповедания, женатый, православный священник;

Игнатий Гудыма, рожд. в 1882 г. в с.Дытковцах, Бродовского повета, в последнее время пребывавший в с.Залучье, Снятынского повета, православного вероисповедания, женатый, православный священник;

Василий Колдра, рожд. в 1886 г. в д.Святкове Великой, Ясельского повета, пребывающий во Львове, греко-католического вероисповедания, холостой, слушатель юридического факультета Львовского университета.

Все они обвинялись в том, что, как гласил обвинительный акт, «в промежутке времени с 1909 г. по март 1912 г. они во Львове и в других местах, тайно, по взаимному соглашению, отчасти как зачинщики или подстрекатели, отчасти как непосредственные соучастники предприняли посредством подстрекательства, а первые трое также посредством шпионажа такие действия, которые были направлены к отторжению Галичины или ее части от одноцельной государственной связи или территории Австрийской империи».

Все обвиняемые, согласно обвинительному акту, совершили преступление государственной измены, предусматриваемое параграфом 58 с) уголовного уложения.

Председательствовал на суде советник Высшего краевого суда Роман Левицкий, обвинение от имени государственной прокуратуры поддерживал советник Сывуляк. Защитниками обвиняемых выступали д-р Солянский, д-р Дудыкевич, д-р Глушкевич, д-р Алексевич и д-р Черлюнчакевич.

Семен Бендасюк, как отмечалось в обвинительном акте, окончил гимназию в Коломые, а затем юридический факультет Львовского университета. «В бытность свою студентом университета он состоял в течение двух лет настоятелем руссофильской бурсы в Коломые...». В 1907 г. С.Бендасюк был принят на должность помощника библиотекаря “Народного Дома” во Львове. «В бытность свою во Львове он принимал деятельное участие в политической жизни руссофильской партии, писал корреспонденции в “Галичанинъ” и “Прикарпатскую Русь”...».

С.Бендасюку вменялось в вину поддержание связей с общественными деятелями России, в частности с графом Владимиром Бобринским, членом Государственной Думы и председателем “Галицко-русского Благотворительного Общества” в Петербурге.

О том, что связи обвиняемого с Россией имели враждебный Австрии характер, призвана была свидетельствовать приведенная в обвинительном акте следующая цитата из письма С.Бендасюка русскому деятелю Николаю Гиляровскому:

«У нас кипит уже десятки лет борьба национальная, другие вопросы отодвинуты на задний план, они и не вопросы, а вопросики в виду одного главного постулата: на искони русской князя Льва Данииловича земле русский должен быть хозяином. И наша партийная борьба с сепаратистами идет из-за того же; украиноманы пытаются создать особую не русскую нацию, наш девиз: один русский народ на всем широком пространстве от Карпат до Камчатки».

Далее С.Бендасюк обвинялся в том, что он занимался организацией русских бурс в Галичине. Здесь необходимо пояснить, о чем идет речь.

Власти категорически отказывали галичанам, которые продолжали считать себя русскими и не перешли на позиции поддерживаемого властями украинского движения, в открытии своих школ. Русская народная организация не имела ни одной своей частной, хотя бы только начальной школы. В школах же государственных галицко-русскую молодежь воспитывали в духе “украинства”, т.е. ненависти к русскому народу, русской культуре, русскому языку – вообще ко всему русскому. Для того, чтобы хоть как-то оградить молодежь от этого враждебного воздействия, и были основаны общежития, или бурсы для мальчиков, и пансионы для девочек.

Как отмечалось в обвинительном акте: «Он [Бендасюк] старался поощрять молодежь к образованию в русском языке, ибо, по его мнению, обязанность каждого малоросса знать русский язык, культурный язык всех русских племен, т.е. великорусского, малорусского и белорусского».

Обвинялся С.Бендасюк также в том, что он приглашал для бурс и пансионов учительниц русского языка из России.

На допросе в зале суда С.Бендасюк заявил, что совершенно не чувствует себя виновным. Он признавал, что лично знаком с графом Бобринским, но не поддерживал с ним таких отношений и корреспонденции, которые давали бы основания для суждения, что тут, в Галиции, действовал под его влиянием и руководством. В то же время обвиняемый твердо заявил, что принадлежит к приверженцам идеи единства русского народа, «которые считают, что от Карпат до Камчатки есть только один единый русский народ», и от этого идеала не отречется никогда.

Далее С.Бендасюк детально разъяснял языковые и религиозные вопросы. В частности остановился он на значении термина “российский” (“rossyjski”), утверждая, что выражение это приводит ко многим недоразумениям. Например, поляки в Королевстве (т.е. в той части Польши, которая принадлежала России), читая там книжки, говорят, что они на русском (“russkim”) языке, тогда как здешние поляки называют этот язык российским. (Заметим, что подобная путаница существует и в современном украинском языке, в котором слово “російський” может означать и “российский” – т.е. имеющий отношение к России как к государству, и “русский” – как национальную принадлежность.) Ссылаясь на ряд документов, С.Бендасюк доказывал, что галицкое население ранее называлось “русским” (“russisch”), а его язык назывался “русским языком” (“russische Sprache”), и что русский язык (имеется в виду общерусский литературный язык) является для Галиции краевым языком. В ходе своих рассуждений о литературном языке С.Бендасюк отметил, что у здешних украинцев нет литературного языка, и доказывал, что русский народ в Галиции, если хочет жить и существовать, должен опереться на прочную основу общерусской культуры, что, однако, не является доводом, якобы он хочет оторваться от государства, под властью которого живет.

С.Бендасюк рассказал об истории развития русского движения в Галиции, начиная с 1848 года, когда под нажимом губернатора Галиции графа Стадиона представители галицких русинов вынуждены были заявить, что они не являются русскими, хотя в душе таковыми остались. Говорил обвиняемый о возникновении украинской партии, о поддержке ее властями, о процессе по делу Ольги Грабарь и товарищей, отмечая, что уже тогда власти хотели уничтожить русское движение. Реорганизация русской партии в 1900 году, приход в ее ряды молодежи активизировали деятельность партии. «Вскоре, – говорил С.Бендасюк, – проявились результаты работы молодежи. В 1907 году, во время выборов, несмотря на репрессии правительства...”

В этом месте председатель прервал речь обвиняемого.

«Председатель: Прошу сюда правительство не вмешивать и не критиковать.

Обвиняемый Бендасюк: Несмотря на это одну треть голосов получили кандидаты нашей партии. В 1909 г. происходили при правлении д-ра Бобжиньского такие вещи, которые превзошли всякие ожидания.

Председатель: Не позволю об этом говорить, это не является предметом разбирательства».

С.Бендасюк хотел здесь напомнить о злоупотреблениях в ходе выборов, которые практиковались при наместнике Галиции д-ре Михале Бобжиньском.

В своем выступлении перед судом обвиняемый Бендасюк подчеркнул, что русская идея пользуется большой популярностью среди галичан. Во время русско-японской войны оказалось, что большая, значительно большая часть русского населения Галиции симпатизировала русскому народу в России. (В газетных репортажах о процессе слова обвиняемого были переданы так, якобы он говорил о симпатиях галичан к российскому правительству, по поводу чего С.Бендасюк заметил, что он говорил о симпатиях к русскому народу, а не к правительству.) Все украинские издания, выражавшие симпатии к японцам, не находили сбыта среди населения, в то время как все издания, симпатизировавшие русским, пользовались большим спросом. “Русское Слово”, издаваемое г.Марковым расходилось в тысячах экземпляров. Это свидетельствует о том, как подавляющее большинство русского народа в Галиции относится к таким вопросам. Примечательно, что когда позднее редактор Марков издал повесть Гоголя “Тарас Бульба” на русском языке, согласно оригиналу, книжка эта очень быстро разошлась среди народа. Оказалось, что народ любит читать на таком языке. Еще будучи студентом С.Бендасюк читал эту книгу крестьянам в читальне. Вначале не всё понимали, но когда вслушались, понимали хорошо. Украинцы, видя, что книжка Гоголя имеет такой успех, издали ее на украинском языке, но она не имела такого спроса как на языке русском.

Вообще, – говорил обвиняемый, – даже руководители украинского движения на публичных крестьянских вечах (собраниях) не признавались в украинизме. Так, украинский деятель Кость Левицкий на предвыборном вече в Большовцах в разговоре со своим соперником, в присутствии группы молодежи, на вопрос соперника ответил, что он сам термин “украинский” признает как термин географический, а не этнографический, и уже не может быть речи о том, чтобы это мог быть термин национальный.

Затем, после рассмотрения ряда вопросов, относящихся к украинскому движению, обвиняемый перешел к вопросу об организации русских бурс в Галиции. С.Бендасюк признал, что по поручению партии занимался организацией бурс, а позднее ему было поручено и ведение финансовых дел. Основывали бурсы, потому что хотели, чтобы молодежь не сталкивалась с противниками русской идеи.

Деньги на содержание бурс давали члены русских организаций в Галиции, поступали пожертвования и из-за границы, а именно из Румынии, из Америки, а также из России. Пожертвования из России поступали от российских граждан, которые давали их при случае на “благотворительные цели”, но пожертвования эти, в отношении к имуществу тамошних жителей, не были слишком большими. Общая сумма всех этих пожертвований за два с половиной года, на протяжении которых обвиняемый занимался организацией бурс, составила около 20 тысяч крон. Если сравнить это со средствами, которые получает украинская партия от правительства краевого и центрального, от своей интеллигенции, от иностранного правительства, а именно прусского и от “Ostmarkenverein” (германская организация “Общество восточных приграничных земель”), то видно, что располагает она значительно большими средствами для своей деятельности, поскольку доходят они до миллиона. «Нас, – сказал обвиняемый, – за те 20.000 крон привлекают к ответственности за государственную измену, а украинцы считаются патриотами, и то хорошими патриотами».

С.Бендасюк занимался не только материальным обеспечением русских бурс, но и вопросом воспитания в этих бурсах, которому придавался национальный характер, поскольку такого воспитания нельзя было дать молодежи в украинских школах. Того, что в бурсах особое внимание уделяли обучению молодежи литературному русскому языку, обвиняемый не отрицал, потому что и вся партия от этого не отказывается и не видит в этом государственной измены. Учительниц из России приглашал не он, а местные комитеты бурс.

Что касается православия, – свидетельствовал С.Бендасюк, – то стремление к переходу в православие само ширилось в народе, и проявилось еще за несколько лет до того как в Галицию прибыли обвиняемые священники Сандович и Гудыма.

Выдвигаемое против него обвинение в шпионаже С.Бендасюк категорически отверг. Кстати, все, что следствие могло предъявить в подтверждение такого обвинения, ограничивалось найденной у С.Бендасюка при обыске картой Львова и окрестностей, купленной в книжном магазине Полонецкого, а значит, доступной любому желающему.

В завершение своего выступления обвиняемый напомнил, что в 1848 году, когда Австрия пребывала в сложном положении, «наибольшую верность проявил наш русский народ». А в 1849 году, когда Австрия оказалась на краю катастрофы, на помощь ей пришла Россия.

Обратив взгляд к портрету императора Франца Иосифа, С.Бендасюк сказал: «Смотрю на портрет Его Величества и вижу у Него высокий российский орден, которым Его наградил за храбрость царь Николай. Хочу пожелать, чтобы между нашими государствами установилось взаимопонимание и согласие, тогда и нам будет лучше».

После окончания допроса С.Бендасюка председатель суда Левицкий 16 марта приступил к допросу обвиняемого Василия Колдры.

В.Колдра, – как отмечалось в обвинительном акте, – окончив курс среднего учебного заведения, поступил на юридический факультет Львовского университета, «принимая деятельное участие в политической жизни».

Обвинение В.Колдры в государственной измене основывалось на том, что в 1911 году он объезжал отдельные села в Горлицком и Ясельском поветах, и в читальнях выступал перед сельскими жителями с популярными лекциями, иллюстрируя свои лекции картинками, которые показывал при помощи проекционного аппарата.

В обвинительном акте приводился перечень этих “крамольных” картин, за показ которых человека в Австро-Венгрии можно было обвинить в государственной измене. Перечислялись 25 картин к повести Н.В.Гоголя “Тарас Бульба”, включая портрет Гоголя; также иллюстрации к повестям Гоголя “Майская ночь” и “Ночь перед Рождеством”. Особое внимание, как на агитационное средство, обращалось на серию картин, «представляющих присоединение Малой Руси к России, а именно: 1) портрет Богдана Хмельницкого, 2) Переяславскую Раду, 3) Субботово, место кончины Богдана Хмельницкого, 4) портрет кн.Острожского, 5) портрет Петра Могилы».

На вопрос председателя: “Чувствуете ли вы себя виновным?”, В.Колдра ответил: “Нет”.

Излагая затем перед судом свои взгляды, В.Колдра заявил, что его высказывания о том, что русины есть частью русского народа, не могут ставиться ему в вину, так как это является фактом. Также историческим фактом является то, что «православная вера есть верой наших отцов».

Проекционный аппарат, имевшийся у него, – пояснил В.Колдра, – происходит не из Петербурга, а куплен во Львове, в магазине Божемского.

По поводу обвинения в том, что он якобы занимался русификацией, В.Колдра возразил, что не может себе представить, как можно было обвинить его в русификации. «Ведь русский народ нельзя русифицировать».

Распространение православия на Лемковщине, по словам обвиняемого, стало реакцией на деятельность священников-украинцев. «Это раздражало крестьян и вызывало противодействие. Первым селом, которое перешло на православие, было село Грабе, где был парохом о.Киселевский».

На вопрос председателя: «Почему вы выбрали повесть “Тарас Бульба”, которая прославляет казаков, а вы так отрицательно относитесь к украинцам?» В.Колдра ответил: «Казаки, это были наши люди, не были украинцами».

На восьмой день судебного разбирательства, 17 марта, начался допрос обвиняемого священника М.Сандовича.

Максим Сандович после окончания четвертого класса гимназии в Новом Сонче переехал в Россию, где поступил в монастырь в Почаеве, а затем пребывал в течение 6 лет в православной духовной семинарии в Житомире, и в августе 1911 г. был рукоположен в православные священники. В декабре 1911 г. он поселился в селе Грабе около Ждыни.

На вопрос председателя о том, чувствует ли он себя виновным, М.Сандович ответил: “Нет”. Затем он рассказал о своем конфликте со священником Киселевским, о котором высказался как о “деморализаторе народа”.

Прежде чем перейти к рассмотрению главного пункта обвинения против М.Сандовича, скажем несколько слов о священнике И.Гудыме, который обвинялся вместе с М.Сандовичем по одному и тому же делу.

Игнатий Гудыма по окончании бродовской гимназии поступил в греко-католическую духовную семинарию во Львове, откуда, однако, был исключен. Затем он отправился в Россию, перешел в православную веру и был в Петербурге рукоположен в священники. В первых числах октября 1911 года И.Гудыма поселился в с.Залучье в качестве православного священника.

Как и другие обвиняемые И.Гудыма заявил, что не чувствует себя виновным.

М.Сандович и И.Гудыма обвинялись в агитации в пользу перехода в православие. Сами они участие в такой агитации отрицали. К тому же, согласно австрийским основным законам, в монархии Габсбургов была признана свобода вероисповедания, и принадлежность к любому вероисповеданию, в том числе и к православному, не являлась преступлением. Правда, обоим священникам вменялось в вину восхваление порядков, существующих в России, однако и это, не говоря о достоверности подобных обвинений, на государственную измену явно не тянуло.

Поэтому М.Сандович и И.Гудыма были обвинены в шпионаже в пользу России. Суть обвинения состояла в том, что в ночь на 28 марта 1912 года оба священника якобы измеряли мост через реку Черемош в селе Залучье около Снятына. Этот мост, как говорилось в обвинительном акте, «с военной точки зрения представляет собой очень важный предмет, ибо река Черемош, как это подтверждает заключение генерального штаба, составляющая границу между восточной Галичиной и Буковиной, имеет только несколько искусственных переходов; а так как в случае войны России с Австрией восточная Галичина и Буковина составляли бы очень важную операционную базу, то российское государство заинтересовано в том, чтобы сделать невозможным сообщение между восточной Галичиной и Буковиной устранением этих искусственных переходов через Черемош, значит, также и этого моста, составляющего один из таких искусственных переходов».

Далее говорилось: «Так как, согласно заключению генерального штаба, предпринятое Игнатием Гудымой и Максимом Сандовичем измерение этого моста, касалось меры, относящейся к военной обороне государства, [...] то на них тяготеет также обвинение в шпионстве, при чем следует отметить, что их защита, состоящая в отрицании виновности, опровергается приведенными выше результатами следствия».

Следствие основывало свои выводы на показаниях сторожа моста Александра Бойчука, который якобы видел обоих священников, ночью измеряющих мост. Но об этих показаниях подробнее речь пойдет дальше, а пока вернемся к заседанию 17 марта, когда проходил допрос М.Сандовича.

М.Сандович так излагал обстоятельства своего ареста. Он приехал в Залучье к о.Гудыме, чтобы исповедать его. Пополудни оба отправились на прогулку, дойдя до середины моста через Черемош. А при возвращении с моста к ним подошли два человека, которые препроводили их в дом Гудымы и потребовали представиться. Наутро явились жандармы и стали требовать, чтобы Гудыма и Сандович дали ленту, которой измеряли мост. Удивленные священники ответили, что мост вообще не измеряли. Был проведен тщательный обыск, но ни ленты, ни какого-либо приспособления для измерения найдено не было. Обоих священников арестовали и доставили в Снятын, а затем в Коломыю и Львов.

Кстати, заметим, что, как было выяснено в ходе судебного разбирательства, мост через Черемош в Залучье – этот “важный стратегический объект” – был деревянным, для проезда тяжелых повозок непригодным, к тому же его периодически сносило паводками; отличался он, однако, значительной длиной, составлявшей около 800 метров. Было также упомянуто, что в свободной продаже имеются открытки с изображением этого моста.

После завершения допросов обвиняемых суд приступил к допросам свидетелей.

В числе свидетелей, допрошенных по вопросу о русских бурсах, давал показания д-р Владимир Могильницкий, врач из Бучача. Свидетель говорил на русском языке, и председатель несколько раз призывал его говорить на краевом языке. В.Могильницкий подробно рассказал о пансионе и бурсе в Бучаче, указав, что на данный момент бурса имеет около 40 тысяч крон долга. Ни бурса, ни пансион не получали никаких субвенций из-за границ края.

«Председатель: Преподавали ли там язык российский (jezyka rossyjskiego)?

Свидетель: Преподавали литературный русский язык, на основании устава, утвержденного Наместничеством.

Председатель: Кто преподавал этот язык?

Свидетель: Сначала моя жена, а я преподавал русскую историю. Затем дал объявление в “Новое Время”, что ищу учителя русского языка.

Председатель: Российского.

Свидетель: Мы не называем российским, только русским. Российским называть бы можно и польский и финский, ведь в России есть несколько национальностей.

Председатель: Приехала учительница?

Свидетель: Да, вначале Дьяконова, позднее Филипюк и Савко».

Затем вопросы свидетелю Могильницкому задавали адвокаты.

«Д-р Алексевич: Как вы смотрите на украинский язык?

Свидетель: Это искусственный язык.

Д-р Алексевич: А то, что мальчики не хотели посещать уроки украинского языка, было ли вызвано агитацией Бендасюка?

Свидетель: Нет, сами родители требовали того, чтобы дети не изучали украинский язык. [...]

Д-р Глушкевич: Признаете ли вы единство всего русского народа?

Свидетель: Да.

Д-р Дудыкевич: Считаете ли также Украину русской?

Свидетель: Да.

Д-р Дудыкевич: Считаете ли украинцев русскими?

Свидетель: Да.

Д-р Дудыкевич: Хотят того или не хотят?

Свидетель: Да».

Отвечая на вопросы председателя, другой свидетель – Михал Ивануса, судья поветовый в Золочеве, ранее пребывавший в Чорткове, где занимался тамошней бурсой, показал, что в настоящее время эта бурса уже закрыта.

«Председатель: Почему?

Свидетель: Не знаю, получил письмо из Рады школьной краевой.

Председатель: Сколько всего прислал Бендасюк денег?

Свидетель: На протяжении полутора лет от 6 до 7 тысяч крон.

Д-р Глушкевич: Известно ли вам, пан судья, что украинцы получают по несколько тысяч прямо из Берлина?

Свидетель: Знаю о том.

Председатель: Прошу вас, это не относится к делу».

Свидетель д-р Василий Лагола, директор “Народного Дома” во Львове сообщил, что “Народный Дом” владеет во Львове семью домами и еще половиной дома, двумя селами, домом в Коломые и особым фондом. В целом это составляет около 3 миллионов крон. “Народный Дом” содержит бурсу с 1860 года. В 1903 году построено здание для бурсы на улице Курковой. Содержится бурса за счет доходов “Народного Дома”; временами поступали мелкие пожертвования. В.Лагола также сказал, что члены “Народного Дома” на своих собраниях требовали, чтобы в бурсах изучали литературный русский язык, но не было кому преподавать.

Когда все свидетели по вопросу о бурсах были выслушаны, взял слово прокурор Сывуляк, который сказал, что поскольку в ходе разбирательства утверждалось, что Рада школьная краевая закрывала бурсы без всякой причины, Государственная прокуратура обратилась к Раде школьной с просьбой выяснить, почему некоторые москвофильские бурсы были закрыты. Рада школьная краевая прислала в прокуратуру письмо, в котором утверждает, что причиной закрытия отдельных бурс была враждебная государству агитация. Прокуратура вносит предложение, чтобы вышеупомянутое письмо было зачитано.

Д-р Дудыкевич от имени защиты согласился с предложением зачитать письмо, сказав при этом: «Узнаем хотя бы, почему уничтожали наши бурсы».

Председатель приступил к чтению письма:

«Произведенная по поручению Рады школьной краевой проверка бурс “руссофильских” в июне 1910 года установила, что в значительной части этих заведений ведется агитация, имеющая целью привить в сознание воспитанников убеждения, что русины, населяющие Галицию, составляют племя, единое с народом российским с точки зрения не только культурной, но и национальной».

Далее говорилось: «Школьные власти не могли допустить того, чтобы вся школьная работа с молодежью была парализована посредством направления, противоречащего надлежащему направлению нашего общественного воспитания».

Поскольку вся система школьного воспитания в Галиции была направлена на то, чтобы искоренять у галицких русинов сознание общерусского единства, внушать подрастающему поколению галичан чувство вражды к России и ко всему русскому, понятно, что деятельность русских бурс не вписывалась в эту систему. И хотя никакой политической агитации в бурсах не велось, но сам факт, что их воспитанники изучали русский язык, приобщались к русской культуре, усваивали мысль о культурно-национальном единстве всей Руси, был для школьных властей Галиции достаточным основанием для закрытия русских бурс.

Единственным свидетелем, на показаниях которого держалось все обвинение против В.Колдры, был Сильвестр Цисек, каменщик из Ждыни. По его словам, Колдра, читая лекцию перед жителями села, выступал против поляков и призывал “пойти под царя”. В ходе предварительного следствия свидетеля допрашивали трижды и он всякий раз менял свои показания. Кстати, этот “ценный свидетель” обвинения ранее уже был осужден за дачу ложных показаний, поэтому при данном судебном разбирательстве его к присяге не приводили. В зале суда свидетель сообщил, что сегодня уже не помнит, что было на картинках, которые показывал Колдра и что он говорил. На вопрос председателя: «Есть ли у вас украинцы?» свидетель ответил: «А разве я знаю, что такое украинец».

Допрошенный по этому делу свидетель д-р Л.Качмарчик, сказал, что картинки, которые показывал Колдра, не имели антипольского содержания.

«Д-р Алексевич: Говорил ли Колдра что-нибудь против Австрии?

Свидетель Качмарчик: Категорически этого не было. Я, зная важность таких слов, его бы решительно из зала выставил. [...]

Д-р Дудыкевич: Межнациональные отношения в Ждыне обостренные или спокойные?

Свидетель: Там нет украинцев, только сами русские, поэтому нет никаких обострений. [...]

Д-р Черлюнчакевич: Является ли Цисек трезвым человеком?

Свидетель: Нет, это старый алкоголик».

Также свидетельница Ю.Соболевская подтвердила, что Цисек «любил часто напиваться».

Итак, единственный свидетель обвинения против В.Колдры оказался старым алкоголиком, ранее судимым за лжесвидетельство, который окончательно запутался в своих показаниях и постоянно ссылался на забывчивость.

Обвинение М.Сандовича и И.Гудымы в том, что они измеряли мост через Черемош, основывалось на показаниях сторожа моста А.Бойчука. По его словам, ночью, около половины первого, он увидел на мосту двух людей, один из которых держал в руке белую ленту. При виде сторожа они спрятали ленту и удалились в сторону Залучья. В одном из этих людей Бойчук якобы узнал о.Гудыму. Утром сторож доложил о виденном своему начальнику, а тот велел все рассказать жандармам.

В ходе предварительного следствия Бойчук отказался от своих показаний, объясняя это тем, что его заставили оговорить о.Гудыму, при этом чиновник гмины Воеводка угрожал Бойчуку: «если ты не скажешь, что видел, то у нас есть такие свидетели, которые видели, что ты видел, как о.Гудыма измерял мост».

Свидетель И.Воробец показал, что еще до ареста о.Гудымы чиновники гмины Воеводка и Гоян говорили, что о.Гудыма должен убраться из села, и даже говорили, что знают, каким способом им удастся этого достигнуть.

Однако на суде свидетель Бойчук опять вернулся к своим первоначальным показаниям.

Д-р Черлюнчакевич, указывая на о.Гудыму, спросил Бойчука: «Вы видели этого священника, когда он приехал к о.Гудыме?»

Свидетель, глядя на о.Гудыму, ответил: «Не видел, когда он приехал».

«Д-р Черлюнчакевич: А который здесь о.Гудыма?

Свидетель: Не знаю который.

Д-р Черлюнчакевич: Так вы совершенно не знаете о.Гудыму? не можете его сейчас узнать?

Свидетель: Тогда того одного узнал, сейчас есть их двое, то не узнаю».

Вопросы относительно моста через Черемош были заданы свидетелю Г.Кесслеру, подчиненным которого в 1912 году был А.Бойчук.

«Присяжный Грызецкий: Бойчук вам говорил, что священники были на середине моста и мерили. А равные ли там пролеты?

Свидетель: Да, равные.

Грызецкий: Зачем же они мерили мост на середине, когда было бы достаточно измерить один пролет и затем перемножить.

Свидетель: Я при том не был.

Д-р Алексевич: А вы когда-нибудь измеряли этот мост?

Свидетель: Измерял несколько раз.

Д-р Глушкевич: О, тогда надо будет расширить обвинение.

Председатель: Прошу вас, я не позволю таким образом иронизировать над обвинением.

Д-р Алексевич: Интересовались ли военные этим мостом?

Свидетель: Раньше никогда, только после ареста о.Гудымы.

Д-р Глушкевич: Вы видели открытки с изображением этого моста?

Свидетель: Да, продают их в Вашковцах».

Свидетелем, который показал, что о.Гудыма вел агитацию в пользу России, был Яков Шафер, вероисповедания моисеевого, т.е. иудейского, торговец деревом из Залучья.

Председатель напомнил свидетелю Шаферу его показания на следствии, когда тот говорил, что к о.Гудыме не только днем, но и ночью ходили разные люди, и спросил: «Зачем они собирались?»

«Свидетель: Как видят, что российские рубли курсируют, так сразу и собираются».

На вопрос председателя о том, как свидетель собирал сведения, Шафер ответил: «Подслушивал, где кучка людей стояла и разговаривала. Были лица, которые мне о том доносили, но не могу назвать их имен».

«Председатель: С какого времени вы были, так сказать, осведомителем?

Свидетель: С 1908 года.

Председатель: Что вас к этому побудило?

Свидетель: Это есть обязанностью каждого гражданина. [...]

Председатель: Я тут имею письмо, адресованное в генеральный штаб, в котором вы предлагаете свои услуги за вознаграждение. Это вы писали?

Свидетель: Да. [...]

Председатель: Для чего вы это сделали?

Свидетель: Чувствовал в себе силы, что еще больше могу сделать».

Затем вопросы свидетелю Шаферу задавали адвокаты.

«Д-р Алексевич: В донесении в генеральный штаб вы доносили, что это вы вызвали арест о.Гудымы.

Председатель: Для нас важно то, что свидетель сказал на суде под присягой.

Д-р Алексевич: Почему вы так написали?

Свидетель: Потому что мне так хотелось.

Д-р Алексевич: Вы показали, что ночью собирались люди у о.Гудымы, вы это видели?

Свидетель: Слышал о том. [...]

Д-р Алексевич: Вы просили генеральный штаб о вознаграждении?

Свидетель: На это не обязан отвечать.

Д-р Алексевич: Я утверждаю, что вы просили.

Председатель: Прошу пана защитника только задавать вопросы, я тут есть для того, чтобы утверждать».

Для характеристики свидетеля Шафера сошлемся на справку, которую адвокат д-р Солянский предложил приобщить к делу. В ней говорилось, что с 1898 по 1904 г. Шафер был осведомителем финансового ведомства, а позднее подал жалобу в министерство финансов, требуя за свои услуги более миллиона крон. Претензии Шафера удовлетворены не были.

Таким образом, обнаружилось, что свидетель обвинения по делу о.Гудымы, Шафер, был платным осведомителем с более чем сомнительной репутацией. Что же касается причин возврата свидетеля Бойчука к своим первоначальным показаниям, то по этому поводу в прессу просочилась следующая информация.

Капитан генерального штаба Ишковский пригрозил Бойчуку арестом в случае, если бы на суде он не подтвердил, что видел, как священники Гудыма и Сандович измеряли мост. Когда Бойчук согласился, капитан Ишковский вручил ему 4 тысячи крон.

Защитники обвиняемых разыскали-таки открытки, на которых, мало того, что был изображен сам мост в Залучье, но была также указана его длина. Д-р Черлюнчакевич 26 мая представил эти открытки суду.

Чтобы найти хоть какой-нибудь состав преступления в действиях В.Колдры, было решено зачитать перед судом полный текст повести Гоголя “Тарас Бульба”, чтобы выяснить, не является ли содержание этой книжки опасным для Австро-Венгерской империи. Целый день 20 мая был посвящен чтению названной повести Гоголя. Ее читали поочередно протоколист, судебный переводчик и председатель.

В своей заключительной речи прокурор Сывуляк утверждал, что С.Бендасюк, М.Сандович, И.Гудыма и В.Колдра виновны в преступлении государственной измены. Затем слово взяли адвокаты.

Защитник С.Бендасюка д-р Солянский начал свое выступление с экскурса в историю русских земель и высказал мнение, что нет отдельного народа малорусского ни в Австро-Венгерской монархии, ни в России. После пространного пояснения этого утверждения защитник сказал, что русский язык является литературным языком всех русских, а значит и малороссов, следовательно, его подзащитный, распространяя этот язык, не совершил ничего предосудительного. Д-р Солянский утверждал, что С.Бендасюк не действовал тайно, конспиративно, но совершенно открыто, и его деятельность была обусловлена идейными мотивами.

Д-р Черлюнчакевич, защитник о.Гудымы, отметил, что настоящий процесс является политическим и назвал обвиняемых «жертвами борьбы не на жизнь, а на смерть двух национальных направлений, которые развились в этом крае...». Защитник доказывал, что уже давно русский народ в Галиции чувствовал свое единство с русским народом за границей. Касаясь обвинения о.Гудымы в шпионаже посредством измерения моста в Залучье, д-р Черлюнчакевич утверждал, что ни о.Гудыма, ни о.Сандович в указанную ночь на мосту не были и доказали свое алиби.

Д-р Дудыкевич в своем выступлении отметил, что обвиняемые не совершали заслуживающих наказания действий, а выполняли свой национальный долг, так как его понимали, веря в единство русского народа и в единство русской культуры.

Прения сторон завершились.

6 июня 1914 года, перед тем как присяжные должны были отправиться в совещательную комнату для вынесения своего вердикта, к ним обратился председатель Р.Левицкий, который закончил свое выступление такими словами: «Принимая во внимание, что нынешний процесс был действительно исключительным, что отозвался громким эхом за границами нашего края и является принципиально важным для интересов Династии, Государства и края, вы должны оценить, была ли деятельность обвиняемых для Династии, Государства и края полезной или такой, которая могла причинить им вред и подвергнуть опасности. Надеюсь, что ваш вердикт будет отвечать вашему высокому призванию, как судей присяжных, и в этом убеждении вручаю вам акт».

В 11-45 присяжные удалились на совещание, которое продолжалось до 17-30. После завершения совещания глава скамьи присяжных д-р Верещинский зачитал вердикт, который многочисленная публика, собравшаяся в зале, ожидала с большим напряжением.

На вопрос о виновности обвиняемых в преступлении государственной измены все 12 присяжных единогласно ответили: “Нет”.

После зачтения вердикта присяжных председательствующий на процессе советник Р.Левицкий огласил оправдательный приговор.

Итак, что же показал длившийся почти три месяца судебный процесс.

При разбирательстве по делу С.Бендасюка главное внимание было уделено не заведомо беспочвенному обвинению в шпионаже, а участию С.Бендасюка в организации русских бурс, в которых воспитание велось в русском национальном духе, и преподавался русский литературный язык. Только допрос свидетелей по вопросу о бурсах занял шесть дней. Обвинение особо отмечало, что для бурс приглашали учительниц из России. Но никто не сделал даже намека на то, что эти учительницы были шпионками. Суть дела заключалась даже не в том, что они приехали из России, а в том, что они были учительницами русского языка. (Кстати, когда в свое время понадобилось сочинить угодную для властей Галиции версию истории Руси, они пригласили из России Михаила Грушевского и сделали его профессором Львовского университета.) Однако, участие в организации русских бурс и содействие распространению русского языка не давало, согласно закону, оснований для обвинения С.Бендасюка в государственной измене.

Обвинение В.Колдры в антигосударственной агитации держалось, как выяснилось, на показаниях какого-то старого алкоголика, ранее судимого за лжесвидетельство. А потратив день на чтение повести Гоголя “Тарас Бульба”, суд так и не обнаружил в ней антигосударственного, с точки зрения Австро-Венгрии, содержания.

Инспирированное чиновниками местной администрации, желавшими избавиться от православного священника И.Гудымы, обвинение против него и против М.Сандовича в шпионаже посредством измерения моста, “подкреплявшееся” показаниями принужденного к этому сторожа и доносом алчного до денег платного осведомителя, было настолько нелепым, что разбирательство по этому делу неоднократно сопровождалось смехом в зале.

Не удивительно, что состряпанное таким образом обвинение в ходе судебного процесса полностью развалилось, и присяжные, далеко не будучи сторонниками русского движения, признали представших перед судом активистов этого движения и православных священников невиновными.

За два года, на протяжении которых шло предварительное следствие, вполне можно было бы собрать факты, при условии, конечно, что таковые вообще имелись, позволяющие доказать виновность обвиняемых. Но как бы долго ни тянулось следствие, оно не могло обнаружить того, чего не было.

Пойдя на поводу у украинцев, заполнявших страницы своих печатных изданий доносами на русское движение и постоянно призывавших к расправе над ненавистными “москвофилами”, власти Галиции, организовав, наконец, показательный судебный процесс по делу С.Бендасюка и товарищей, сами, что называется, сели в лужу. На процессе публично, с соблюдением всей юридической процедуры была доказана абсолютная безосновательность возводимых против сторонников русского движения в Галиции обвинений в государственной измене. Вместе с властями были посрамлены и украинцы, желавшие руками властей расправиться со своими идейными противниками.

Нашим современникам практически ничего не известно о процессе по делу С.Бендасюка и товарищей. Поэтому нынешние украинские авторы, говоря о русском движении в Австро-Венгрии, имеют возможность беспрепятственно повторять тогдашние пропагандистские вымыслы о “московской агентуре”, полностью опровергнутые в ходе упомянутого процесса.

Продержав под арестом два года ни в чем, как оказалось, не виновных людей, галицийские власти не смогли, действуя в рамках закона, осуществить расправу над представителями русского движения в Галиции. Но время, когда подданные Австро-Венгерской империи могли рассчитывать на соблюдение хоть какой-то законности, было уже на исходе. 28 июня 1914 года в боснийском городе Сараево прозвучали два пистолетных выстрела, оборвавшие жизнь наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его супруги. Через месяц началась война...

Леонид Соколов