Альтернатива

Некоторые совпадения действительно настолько мистичны, что в них сложно поверить — или поверить хотя бы в то, что это простые совпадения. Мистика действительно имеет место в нашей жизни, даже если это статистически невероятные совпадения.

Одним из таких совпадений является концентрация в весне того священного, которое сопровождало всю историю общество и людей от тайги до британских морей и от Москвы до самых до окраин. Безусловно, в других сезонах мы встречаем осколки и вспышки этого священного. Лето — это крещение Руси и битва при Молодях, победа над сепаратистами и очередными евроинтеграторами на Шелони и Бородинская эпопея. Осень дарит нам победу на Куликовом поле, Великую Октябрьскую социалистическую революцию (равновеликую, а может, и превосходящую по исторической значимости Великую Французскую революцию) и изгнание поляков из Кремля. Зима поднесла воцарение Романовых и принятие под царскую руку Поднепровья, великие Московскую и Сталинградскую битвы и открытие Центра подготовки космонавтов.

Но именно весна — этот вечный период возвращения жизни и возвращения к жизни, это Вечное Возвращение, Вечное Воскресение, Вечное Обещание Будущего, Вечный Взлёт в Космос — это время двух Пасх. Пасхи религиозной и Пасхи светской. Пасхи досоветской и Пасхи советской. Трудно не заметить эту близость (а равно и то, что Пасха советская никогда не может совпасть с Пасхой религиозной, сколь бы близко ни была), и ничуть не менее трудно осмелиться осмыслить и понять этот феномен.

Трудно — в том числе потому, что никогда эта близость не бывает достаточно и исчерпывающе понятой. Потому что космического, общечеловеческого масштаба события весны 1945 года не могут быть до конца осмыслены — а это вызывает как страх осмысления, так и тоску перед невозможностью стать в ряд с мучениками, героями и воителями этой войны. Ведь эти события даже в равнодушных к чужим бедам и восторгам англичанах пробудили архетип победы Волан-де-Морта над Грин-дель-Вальдом именно в 1945 году.

Мы уже говорили, что общество и миропонимание общества, которые раскинулись от тайги до британских морей, — это общество и миропонимание Пасхи. Пасхи как воскресения, как возвращения, как обновления, как вырывания жала у смерти и отнятия победы у ада.

Однако священное существует в вере людей. И если вера мертва — священное уходит в пески истории, как ушли боги Вавилона и героические защитники Коринфа, божества Луксора и колесничие Хеттийского царства. И самое сильное, что может быть для веры — это повторение центрального события веры в мире светском.

И так сложилось, что именно нам повезло — и одновременно ужасающе, безумно не повезло — быть частью общества, в котором именно такое ужасающее повторение является лейтмотивом самого его существования.

Мультирезистентное священное

Парадоксально, но это лейтмотивное возвращение священного этому обществу обеспечивают именно те, кто всячески пытаются его уничтожить и низвести. Раз за разом, век за веком старые горны куют и заглушают громы с лавинами — чтобы, наконец, очередной Стефан Баторий, Владислав, Карл Двенадцатый, Наполеон, Гитлер сочли, что «вот час настал!»

Вряд ли стоит радоваться тому, что из года в год, из века в век десятки миллионов живущих на этой, казалось бы, совершенно неприспособленной для нормальной человеческой жизни территории, собственной кровью, потом, слезами, рыком и силой перековывали эти горны в колокола истории. Вряд ли стоит радоваться тому, что десятки и сотни миллионов не прожили достойную жизнь, а вынуждены были держать ворота.

Однако именно эта историческая закономерность подвела к тому, что в линзе 1941–1945 годов собрались все лучи и всё лучшее русской и советской человечности и общности. Ордена Александра Невского и Кутузова, ордена адмиралов Ушакова и Нахимова, танковая дивизия «Дмитрий Донской» и штурмовик Ил-2 «Александр Суворов» — всё это не случайности, но и не могучая воля гениального одиночки. Это сама историческая закономерность.

Закономерность, признавшая в Советском Союзе законного наследника, сына-первенца, наследника майората русской традиции и Руси, России. Закономерность, подтверждённая Знаменем Победы над рейхстагом. Закономерность, превращённая в принцип и в «правило, где лежит гениальная простота».

Это та закономерность, которая навсегда сплавила Советский Союз и «русский коммунизм», как его назвал Н. Бердяев, со всей тысячелетней историей России. Та закономерность, из-за которой любые попытки разделить их будут попытками убийства не столько Советского Союза, который уже в Вечности благодаря тому немыслимому и невероятному, что он сумел осуществить за исторически микроскопическое время, сколько самой исторической России.

Это та закономерность, которая превратила Георгия Жукова в наследника Александра Суворова — и даже такой отъявленный антисоветчик, как Иосиф Бродский, сквозь зубы признал это в словах «бей, барабан, и военная флейта громко свисти на манер снегиря». Доселе флейта и снегирь стояли в одной строке в державинском «Снегире» — и эта параллель говорит о многом.

Это та закономерность, которая сделала советских солдат последователями, наследниками и следующими за чудо-богатырями Суворова и пехотинцами Кутузова.

Та закономерность, из-за которой, собственно, теперь советская история и история советского есть часовые, не сняв которых невозможно приступить к собственно уничтожению России, её истории, её памяти. Ведь с этого начинали в нынешних фашистских лимитрофах Запада вроде Польши, Прибалтики и Украины. Этим нынче пытаются пробавляться в ничему не научившихся среднеазиатских республиках.

На святых надейся, но и сам не плошай

Воистину наши павшие — как часовые. Вот почему лимитрофные фашисты не могут сдержать проявления своей животной сущности при виде советских памятников — неважно, где бы они ни располагались. Вот почему на них это действует, как ладан на бесов. Автору известны истории про украинских громадян, которые плевались ядом и исходили на непотребные вещества при виде величественного Солдата в Трептов-парке. Хотя казалось бы, где имение, а где наводнение, где одуревшие в нацизме украинские громадяне, а где — память Берлина о том, кто освободил немцев от одури нацизма.

Советская система расстановки своих часовых и сторожевых сослужила добрую службу. Долго, очень долго пробуждалась и Россия, и её народ от наркотического сна «конца истории» и предшествующего ему «угара перестройки» со всеми привходящими. Многое успели за это время лимитрофные нацисты и управляющие ими кукловоды в уничтожении советских памятников и русскоязычных книг, отмене советских праздников и запрете русского образования, в борьбе с советскими именами и русской памятью. Производимых, что характерно, параллельными курсами. Ненавистники России и Советского Союза, в отличие от «русских патриотов», вовсе не тешат себя иллюзиями. Они-то знают, что борьба с Советским Союзом — это и борьба с Россией, а поэтому и дураков, помогающих им в любой из них, привечают. До поры до времени, конечно.

Но сейчас, кажется, в общественном сознании России произошёл противоположный ход маятника. С лёгкостью можно обнаружить в интернете, публицистике, социальных сетях какую-то мистическую, запредельную, иногда даже безумную веру в магию Победы — настолько, насколько может быть безумной надежда, вера и любовь.

И в этом не было бы ничего плохого в самом по себе. Но дело в том, что нынешняя Россия стоит перед вызовами и проблемами, сопоставимыми с вызовами 1941 года. И здесь надежда на волшебство Дня Победы, вооружённая лишь верой в лучшее и высшее, надежда без действия, надежда без усилия и самоотдачи, надежда издалека и надежда «в режиме болельщика своей команды» не просто ничего не даёт — она, скорее, оказывается, опасностью и угрозой.

Память о Великой Отечественной войне и о Великой Победе — это важно и нужно, полезно для общества и мощно для государства. Но лишь когда они перерастают в миллионы человеческих действий, в миллиарды слов и дел, тем более что технологию «слово и дело государево!» в экстремальные периоды своей истории России не впервые осваивать.

И здесь мало вспомнить «про тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу, кто в Ленинград пробивался болтами, горло ломая врагу». Вспомнить ведь можно и в режиме крайне малоудачной поделки про Зою Космодемьянскую. Тоже ведь вспомнили, правда?

А между тем именно признание и почитание другого человека в том виде, в каком он был, и есть сам фундамент священного. Когда лейтенант Блинов со скорбью вывел фамилию капитана Басоса на стене рейхстага в финале мини-сериала «Операция «Неман»», он вряд ли задумывался о его недостатках и недоработках. Он помнил о его подвиге и о том, что благодаря его гибели произошло и ещё произойдёт.

Со святыми упокоиться и вознестись в вечность

Так почему же мы нынешние оказываемся недостойны такой простоты и такой высоты прощения и понимания?

А ведь священное — это очень просто. Это отказ от предъявления претензии к тому, кто принёс за тебя в жертву самого себя. Это принятие как есть — и как было. Как только Иисусу Христу начинают предъявлять ожидания, что он должен быть женщиной, трансгендером, негром — священное заканчивается. Начинается та самая торговля во храме, которую Христос изгнал собственными усилиями.

Как только советским мученикам, исповедникам, героям и воителям начинают предъявлять требование «быть другими» (например, «воевать за трамвайчик и булочку», а то и «осуждать комиссаров, кровавую гэбню и смершевцев») — в этот момент священное гибнет. И начинается торговля священным.

А ведь, повторяю, священное — это очень просто. Это память о том, кем и с кем ты был: «На всю оставшуюся жизнь запомним братство фронтовое».

Это понимание беспредельности и запредельности подвига — и понимание своей человеческой ограниченности: «На всю оставшуюся жизнь нам хватит подвигов и славы». И понимание неодинокости веры: «Сестра и брат, взаимной верой мы были сильными вдвойне».

Это скромная, тихая, светлая скорбь — и осознание, что эта скорбь искупается только тем, какими были те великие дни: «Что я скажу твоим домашним? Как встану я перед вдовой? Неужто клясться днём вчерашним?» Да, это именно что клясться днём вчерашним. Даже перед вдовой. Потому что если бы не день вчерашний, и встать-то было бы не перед кем.

Это осознание своего безумного, неосознаваемого, неизрекаемого, непроизносимого долга перед тем и теми, кто принёс себя в жертву: «И живу я на земле долгой за себя и за того парня». О, как не любит этого современный злобный тявкающий мир! «Я никому ничем не обязан» — что может быть популярнее этой формулы сегодня? Разве что «это моё мнение, не смей его оспаривать!»

Это ощущение — кожей, фибрами души, глубинами мысли и чувств — невозвратности и громадности утрат и жертв: «Почему всё не так? Вроде всё как всегда — то же небо, опять голубое». И голубое небо оказывается сопоставимо с жизнью всего-навсего (да всего-навсего ли?) одного человека. Того самого, который не вернулся из боя.

Это ощущение — кожей, фибрами души, глубинами мысли и чувств — громадности своей жизни. То, что в подвиге люди «врастали в землю», что они в этот момент равны целой планете, которая «горит и кружится». То, что на любого такого маленького человека всего мрамора Земли не хватит.

Потому что священное — это ещё и понимание, что «одна на всех победа» — это неделимое. Невозможно разделить Бога между верующими. Невозможно поделить победу. И невозможно назначить ей какую-либо цену — любая цена в лживых зелёных или иного цвета бумажках будет недостаточной. И те, кто продают её за гранты, похлопывания по плечу и должности в прибалтийских парламентах или западных университетах, ничем не лучше Исава, продавшего старшинство за чечевичную похлёбку.

Это ощущение неразделимости не только божественности Победы, но и тех, кто эту победу добыл. Потому что выпить можно и за русскую удаль кипучую, и за богатырский народ, и за Сталина, и можно выпить «тост наш за Партию!». И всё это, конечно же, «как на Руси повелось».

Это неразделимость и неотделимость, в конце концов, и всего пространства, которое защищается этим священным. Ведь тополя цветут — над Сапун-горой, сны — над Малаховым курганом, тишина — на Федюнинских холмах. И любая приватизация этого священного, любое присвоение себе и только себе этой истории заканчивается плохо. И для истории, и для священного, и для присваивающего.

Исповедничество не стыдно

Сложно всё это осознать — и тем более сложно это превратить в часть своей жизни и часть своих чувств. Так же сложно, как научиться ходить спустя тридцать лет и три года лежания на печи. Это только в былинах бывает так, что Илья Муромец сразу идёт подвиги совершать. В жизни всё куда ближе к подвигу настоящего человека, который месяцами заново учился ходить — чтобы после этого заново учиться летать.

Неудивительно поэтому, что нынешняя Россия возвращается к своему священному неполно. Постепенно. Рывками и прыжками в дурных снах, в предсонии, в пробуждении…

Этому пробуждению не способствует ни качество многих политических фигур, ни «медиакласс», не в праздник будь помянут, ни «культурная элита», ни «спортивные образцы». Вот почему неизбежными на сегодня оказываются сосуществующие колоссальные и даже в чём-то иррациональные надежды на День Победы, на Дух Победы, на Память Победы — и драпировки мавзолея Ленина в Москве или памятника Ленину в Хабаровске. Любые контраргументы тут отражаются одним-единственным фактом космической историчности: штандарты бесчеловечной чёрной идеологии нацизма были повергнуты именно к подножию мавзолея Ленина. Точка.

Россия, такое ощущение, до сих пор стыдится и того, что она оказалась лучше и человечней разрекламированной западной цивилизации. Россия, такое ощущение, до сих пор опасается кипящей магмы собственной Победы. А вот на Западе — неважно, в Германии или у «союзничков» — прекрасно понимали, что войну выиграла историческая Россия, как бы она ни называлась. И называли противника соответственно.

А между тем вовсе не стыдно быть наследниками победителей, мучеников, исповедников. Стыдно быть наследниками Мыхайлов Хомьяков и Андреев Шептицких, Львов Добрянских и Львов Ребетов. Вот это — стыдно. А пафос воспоминаний о Победе, скорбь по мученикам и героям Брестской крепости, гордость за престолов и силы Ржева, память о принципатусах Курска и потестатесах Сталинграда — это не стыдно. И ощущать свою сопричастность к ним не стыдно.

Народ России это хорошо ощущает — даже если не описывает это рационально. И совершенно невероятный подъём «Бессмертного Полка» тому свидетельством. Как бы ни пытались очередные предатели, новые власовцы и новые сагайдачные, «поднять» в ответ какой-нибудь «бессмертный барак», оказалось, что люди помнят. И помнят именно своё священное. Возвышенное, светлое, божественное, а вовсе не грязное, низменное и пошлое.

Пасха цивилизации Пасхи

Ведь в 1945 году состоялась тайна и таинство очередного воскресения цивилизации Пасхи. Победа над воплощённой смертью, воплощённой тьмой, воплощённой ненавистью к человеку и человечности. Ведь началась война, когда ночь нападает на день, когда день начинает уменьшаться, а ночь — расти; и так — до самого зимнего солнцестояния, как раз в дни, когда под Москвой завертели землю в правильную сторону обычные комбаты и комиссары.

Ведь собственно победой Победа не исчерпывается. Вслед за военной победой пришло и воскресение тысячи семисот десяти городов и семидесяти тысяч деревень, возвращение заводов и университетов, фабрик и театров. Невероятное воскресение, которое не может вернуть погибших, ставшими часовыми, но наполнило смыслом, сутью, абсолютом их гибель и их жертву.

Ведь именно частью Победы является и воскресение будущего и мечты. Не было бы Победы — не было бы и полёта в космос, не было бы сотен миллионов родившихся, не было бы десятков и сотен тысяч шедевров кинематографа, живописи, литературы. Всего того, что является современными иконами. Поглядите на лица ефрейтора Святкина или лейтенанта Дроздовского, старшины Васкова или партизана Сотникова. Да ведь это же иконы — и не в современном похабном смысле слова, что миллионы безмозглых готовы покупать что угодно после рекомендации «иконы стиля». А в том смысле, что в них отсвечивает и сквозь них просвечивает в наш мир вечность. Вечность, в которой всегда были и всегда будут «одна беда, одна тревога, одна судьба, одна земля».

А ещё Победа — это воскресение свободы. Лишь рыбки гуппи современного мира и только по причине особенностей их памяти могут верить в похабные байки про «один тоталитарный режим победил другой тоталитарный режим». Собственно, именно для таких рыбок и созданы глупые слова вроде «демократия», «тоталитарный режим», «либеральные свободы» и прочее подобное.

Никаких «либеральных свобод» и «свобод личности» не существует. Есть свобода Человека — и она отрицалась вошедшим в этот мир Нечто. Она уничтожалась, причём как для жертв концлагерей, так и для их охранников. И хорошо бы помнить, что этому Нечто двери в этот мир открыли, как и в двадцать первом веке, «либеральные свободы», «представительская демократия», «свободный рынок», «американские инвестиции» и «британские научные теории».

И если за два тысячелетия до этого жертва Христова принесла человеку свободу от первородного греха, освободив его для общения с богом, то два тысячелетия спустя жертва, колоссальность которой нельзя ни осознать, ни понять, ни принять, принесла человеку свободу от биологической предопределённости, освободив его для общения с любым равным себе. Для общения именно как с равным, как с человеком.

И не вина принесших эту жертву будет, если мы не воспользуемся этой свободой. Это будет наша вина.

Победа была, Победа есть, Победа будет

Наша — потому что в таком случае мы не сможем, не захотим, не станем вровень с этой вершиной. Наша — потому что дорога-то нам уже известна, показана, проложена миллионами жертв. Нужно пройти её — и пойти ещё дальше. Нас ждёт очередное воскресение — потому что мы дождались очередного визита в наш мир жуткого и безумного Нечто, некромантски вытащенного из затхлого гроба всё теми же князьями тьмы и тишины. Потому что мы считали «совковую пропаганду» про зло скучной и незанимательной. Потому что наших часовых и сторожевых могут убивать и «снимать» с поста лишь благодаря нашему многолетнему сну.

Вот почему не просто возможен, но и обязателен Парад Победы. Сегодня. Победы уже состоявшейся — и победы грядущей. Все ханжеские визги про «не время сейчас», «кто мы такие, чтобы сравнивать себя?», «Россия сама себя лишила этого права», — это попытка сбить нас именно с той дороги. Точно так же, как наши предки не боялись и не стеснялись пройти парадом в прямой видимости от передовых частей предыдущих евроинтеграторов, точно так же и мы, осознавая наши задачи и наши цели, должны сделать это.

Они знали, что впереди много дел — и мы знаем. Они понимали, что это на всю оставшуюся жизнь — и нам стоит осознать. Они помнили своё прошлое и мыслили о своём будущем — и нам придётся. Не нужно стесняться или бояться быть собой. Иначе никакого воскресения не будет — ибо не будет кому воскресать.

С днём Великой Победы!

Андреас-Алекс Кальтенберг,
специально для alternatio.org