Альтернатива

Читатели меня простят, если материал начну с весьма «смачного» фрагмента, но это классика мировой литературы, а «из песни слова не выкинешь». Швейк, распекаемый в очередной раз подпоручиком Дубом, задумался: «— Куда же мне его зачислить? — И чем дальше, тем отчетливее в сознании Швейка возникало прозвище "полупердун". В военном лексиконе слово "пердун" издавна пользовалось особой любовью. Это почетное наименование относилось главным образом к полковникам или пожилым капитанам и майорам. "Пердун" было следующей ступенью прозвища "дрянной старикашка"...

Без этого эпитета слово "старикашка" было ласкательным обозначением старого полковника или майора, который часто орал, но любил своих солдат...

Но если "старикашка" понапрасну придирался к солдатам и унтерам, выдумывал ночные учения и тому подобные штуки, то он становился из просто "старикашки" "паршивым старикашкой" или "дрянным старикашкой".

Высшая степень непорядочности, придирчивости и глупости обозначалась словом "пердун". Это слово заключало все… Во всех этих случаях дело шло о человеке пожилом, и если Швейк мысленно назвал подпоручика Дуба "полупердуном", то поступил вполне логично, так как и по возрасту, и по чину, и вообще по всему прочему подпоручику Дубу до "пердуна" не хватало еще пятидесяти процентов».

А Александр Исаевич Солженицын, как известно, сильно недолюбливал интеллигенцию, в первую очередь советскую, и даже придумал для неё другое определение — «образованщина». «Под этим словом понимается в нашей стране теперь весь образованный слой, все, кто получил образование выше семи классов школы». По мнению классика, старая интеллигенция растворилась в куда более многочисленной новой, растеряв присущие ей моральные качества, но в то же время он отмечал и недостатки старой, дореволюционной, от которой в значительной мере идут и те, что свойственны новой.

И пусть не на сто процентов, но написано, как будто о нынешнем «креативном классе», составляющем главный базис всех «майданов», протестов и т. п., который не без оснований считают наследником дореволюционной русской интеллигенции.

Разве не относится к ним «кружковая искусственная выделенность из общенациональной жизни. Принципиальная напряжённая противопоставленность государству. (Применительно к советским временам Александр Исаевич добавлял «отделение своих интересов от государственных, радость от всякой государственной неудачи».) Моральная трусость отдельных лиц перед мнением «общественности», недерзновенность индивидуальной мысли».

А разве не видим мы сейчас, какую травлю они разворачивают против любого представителя творческой, научной элиты, которые не разделяют их системы взглядов, лояльно относятся к действующей власти, поддерживают её в том, что считают полезным? И хорошо видно, что многие просто предпочитают молчать, держать при себе свою гражданскую позицию не потому, что боятся «репрессий» со стороны власти (их как раз не видно от слова совсем — не испытывают оппозиционеры проблем ни с бюджетным финансированием, ни с доступом к государственным СМИ), а из страха перед обструкцией со стороны своего окружения, привычного круга общения коллег.

«Любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному материальному благу парализовала в интеллигенции любовь и интерес к истине; "соблазн Великого Инквизитора": да сгинет истина, если от этого люди станут счастливее. Гипноз общей интеллигентской веры, идейная нетерпимость ко всякой другой, ненависть как страстный этический импульс.

Фанатизм, глухой к голосу жизни. Нет слова, более непопулярного в интеллигентской среде, чем "смирение". Мечтательность, прекраснодушие, недостаточное чувство действительности. Нигилизм относительно труда. Негодность к практической работе».

«Объединяющий всех напряжённый атеизм, некритически принимающий, что наука компетентна решить и вопросы религии, притом — окончательно и, конечно, отрицательно; догматы идолопоклонства перед человеком и человечеством: религия заменена верой в научный прогресс…».

И разве не видим мы настоящую ненависть к религии со стороны представителей креативного класса как к консервативному институту, предохраняющему общество от «великих потрясений» и одновременно, хотя, может, это не столь взаимосвязано, как в XIX веке, некритическую веру во все навязываемые «тренды» типа альтернативной энергетики, борьбы с глобальным потеплением, «постиндустриальной экономики» и т. п.?

К сказанному классиком я бы добавил и пресловутое «низкопоклонство» перед Западом, горячую веру в то, что там все «правильно, а главное, только, как там, «правильно», что слепое копирование всего, оттуда идущего, и есть единственно правильный путь к процветанию. Впрочем, эту тенденцию блестяще раскрыл еще Достоевский в бессмертном образе Смердякова.

Роднит их и нежелание учиться на уроках истории, о котором пел еще Игорь Тальков: «…разве же не было перед вами примера», ― имея в виду Великую французскую революцию. А перед нынешним «креативным классом» пример куда более яркий и близкий как по времени, так и, главное, по тому, что касается их собственной страны, прошлого, которое пришлось пережить их непосредственным предкам. Причем к социализму, советскому периоду российской истории подавляющее большинство из них относится крайне негативно.

При этом Александр Исаевич во многом противопоставлял дореволюционную интеллигенцию советской «образованщине», но нынешний «возврат к истокам» выглядит как раз естественным: исчез тоталитарный советский строй, выведший в поведении образованного слоя на первый план конформизм, приспособленчество, держание «фиги в кармане». Ныне, как и «до исторического материализма», оппозиция к власти не только ничем не чревата, но и в «тренде», частенько становясь признаком хорошего тона.

Только вот подходит ли к нынешним «правопреемникам» дореволюционной интеллигенции даже термин «образованцы»? Ведь в чем в чем, а в недостаточной образованности представителей дореволюционной интеллигенции попрекнуть сложно — учили в царских гимназиях и университетах хорошо.

А главное, тогдашнее образование подразумевало не только необходимый набор знаний по выбранной профессии, но и широкий кругозор, глубокие знания во всех сферах культуры, науки, умение использовать и постоянно развивать их. Причем знания, общая культура трансформировались (не без исключений, конечно) и в высокий моральный уровень их носителей. И тогда среди представителей интеллигенции были не только потомственные аристократы, хватало и выходцев из низших сословий, но часто ли попадались достигшие немалых карьерных высот, но ментально оставшиеся «мужланами»?

И что из этого можно увидеть у нынешнего «креативного класса», для которого, по аналогии с придуманной Швейком подпоручику Дубу «классификацией», лучше всего подходит определение «полуобразованщина»?

Напрасно спрашивать у них про Сократа с Платоном, о классиках мировой литературы, музыки и т. д. Обо всем этом они имеют весьма смутное представление. Настоящие глубокие знания заменяет «клиповое мышление», основным источником сведений об окружающем мире являются соцсети и блоги таких же невежд, как и они сами.

Да, у большинства из них есть высшее образование, частенько полученное в сомнительных коммерческих учебных заведениях, но чаще всего главным мерилом «образования» является прохождение различных «курсов личностного роста», тренингов, а уж если удалось их пройти за пределами Родины, так и вовсе ― «Спиноза» (хотя подавляющее большинство об этом голландском философе и не слышали, а уж рассказать что-то внятное о его наследии могут и вовсе единицы).

Впрочем, и их профессионализм крайне сомнителен, недаром за ними прочно закрепилось определение «офисный планктон», а «квалификация» сводится к владению новомодными терминами заморского происхождения, призванными подчеркнуть их «продвинутось» по сравнению со «старыми пердунами» (ну чем мы хуже Ярослава Гашека). Правда, работодатели, хлебнувшие горя с молодыми «креативщиками», все чаще-больше отдают предпочтение старым кадрам.

Но при этом их самооценка зашкаливает: мы, мол, «соль земли», «продвинутые», а следовательно, только мы и должны решать, куда и как должны двигаться общество и государство (хотя на самом деле решают не они, а легко управляющие ими умелые кукловоды).

А отсюда и еще одно, может, ключевое отличие полуобразованцев от «той» интеллигенции. Среди неё по отношению к «народу» были разные течения, кто-то его идеализировал и «к топору звал Русь», кто-то занимал более здравую позицию, «для народа, но без народа», считали декабристы. Но главное для них всех было «для народа», тяжкое положение которого, а не собственное материальное благополучие было причиной их оппозиционности и революционности.

Полуобразованцы же, конечно, не прочь пролить слезу над прочитанной в соцсети историей бабушки, пересчитывающей копеечки, дабы купить единственную картофелину на ужин (критическое восприятие того, что вкладывается в их систему мировоззрения, у них отсутствует напрочь), но определяющее их качество — полное презрение к «народу», который-де лояльно относится к власти, радуется успехам своей страны, огорчается её неудачам, смотрит телевизор (это же «отстой») да и вообще производит реальный продукт.

Их оппозиционность ― это исключительно забота о себе, любимых, которым, конечно же, «недодают», которые достойны, в силу своей исключительности, гораздо большего, жизни, сочетающей «ништяки» коренного населения нефтяных княжеств и швейцарских бюргеров.

Когда киевским майданщикам (а украинские и российские полуобразованцы ― абсолютные ментальные близнецы) говорили о чудовищных последствиях, к которым для экономики Украины может привести майдан, они испытывали полное и искреннее недоумение: а какое к нам имеет отношение, если закроются эти противные, чадящие шахты и заводы. Ведь в «продвинутой» экономике имеют значение только виртуальные услуги, а мы, как и прежде, будем перекладывать бумажки в офисах, работать с «финансовыми инструментами», проводить тренинги, в общем, делать деньги из воздуха.

Судьбы «кротов» (шахтеров) и прочих работников реального сектора их не волнуют, а связь их собственного благополучия с тем, что и сколько производят заводы и сельские нивы, им понять столь же сложно, как представителям некоего полинезийского племени причинно-следственную связь между сексом и деторождением (хотя существование такого племени может быть и легендой, в отличие от полуобразованцев, которые, увы, реальность).

И даже реальные итоги украинского майдана их ничему не научили, поскольку полуобразованцы, судя по всему, необучаемы в принципе.

Дмитрий Славский,

специально для alternatio.org