Альтернатива

Фраза Уинстона Черчилля о том, что политики думают о будущих выборах, а государственные деятели — о будущих поколениях, стала уже достаточно заезженным штампом, но, честное слово, я не припомню более наглядной её иллюстрации, чем в послании Владимира Путина Федеральному собранию.

К таким выступлениям практически всегда (если речь не идет о совсем уж сложных временах) приурочивается обнародование неких «популярных» шагов, направленных на повышение благосостояния граждан, уровня и качества их жизни. Послание российского президента 2020 года не стало исключением, но нужно обратить внимание на четко обозначенный приоритет, проблему, на решение которой будет направлена львиная доля выделяемых на социальные цели дополнительных (к уже имеющимся социальным обязательствам государства) ресурсов, — демография.

Известно, что демографические проблемы, связанные с падением рождаемости, стали настоящим бичом практически для всех развитых стран. Проблема обозначилась в середине прошлого века в связи с «великим демографическим переходом», кардинальным изменением репродуктивного поведения населения от «сколько Бог пошлет» (детей) к планированию семьи, регулированию рождаемости.

Способствовали этому не только широкое распространение средств контрацепции, но и кардинальные социальные перемены: снижение детской смертности, урбанизация, рост материальных запросов (удовлетворению которых большое количество детей препятствует), эмансипация, наконец развитие системы пенсионного обеспечения (до появления которой только наличие большого количества детей позволяло рассчитывать на достойную старость), да и смена моральных приоритетов общества.

Этот процесс не был одномоментным. По расчетам социологов, демографический переход обычно занимает четыре поколения, но уже к середине прошлого века уровень фертильности (количество рождений на одну женщину) в подавляющем большинстве развитых стран опустился ниже критической отметки в 2,5 рождения, обеспечивающей воспроизводство населения.

Население прирастало в основном за счет повышения продолжительности жизни (т. е. увеличения числа стариков) и иммиграции. Иммигрантки же своей более высокой по сравнению с «аборигенами» фертильностью обеспечивают и относительно приемлемый уровень рождаемости в странах «первого мира», делая при этом все более реальным радикальное изменение национального состава их населения уже в ближайшие десятилетия.

Вопреки распространенному мнению, для славянских республик СССР, особенно России, демографический переход был как минимум не менее резким, чем для стран Запада. В качестве примера автор может привести собственную семью. У всех моих бабушек и дедушек, родившихся до революции, было по 4–5 достигших взрослого возраста братьев и сестер. А уже у папы был только один брат, у мамы — два старших брата (причем она, родившаяся в войну, явно была незапланированным ребенком). По 1–2 ребенка было и у всех многочисленных дядей и тетей моих родителей.

А проведенное масштабное исследование показало, что по итоговой фертильности женщин 1940 года рождения (т. е. тех, чей репродуктивный период пришелся на 60–70-е годы) РСФСР оказалась на предпоследнем месте в мире, опередив ненамного лишь Венгрию. Ко всему на демографической ситуации в СССР сказались последствия Великой Отечественной войны, из-за которых каждые 20–25 лет наблюдался резкий спад рождаемости.

По сути, прирост населения СССР практически полностью обеспечивался «запоздавшими» с демографическим переходом республиками Средней Азии, что делало вполне реальной в исторической перспективе потерю русскими (и даже славянами в целом) статуса абсолютного большинства в тогда еще единой стране.

Возможно, именно вероятность такой перспективы, помимо сугубо экономических соображений, была причиной того, что советское руководство не торопилось стимулировать рождаемость мерами социальной поддержки (поскольку главными их выгодоприобретателями становились многодетные семьи в «национальных республиках»).

Молодые мамы имели лишь введенный в 1917 году четырехмесячный декретный отпуск и право на отпуск за свой счет до достижения ребенком одного года. Лишь в 1982 году возможный неоплачиваемый отпуск был удлинен до трех лет, а до достижения ребенком одного года мамам стало выплачиваться небольшое пособие в размере 30–50 рублей (в зависимости от региона).

Эти меры, а также антиалкогольная кампания Горбачева привели к «бэби-буму» второй половины 80-х. Однако затем последовал почти двукратный обвал рождаемости, вызванный социально-экономическим кризисом 90-х. Можно смело говорить, что с точки зрения долговременной перспективы демографический кризис следует считать наиболее опасным.

Ведь сугубо экономические проблемы, по крайней мере теоретически, можно решить за одно-другое десятилетие, а вот последствия демографического обвала куда как более «долгоиграющие». Особенно же неприятно то, что даже при выправлении ситуации в экономике сохраняются сформировавшиеся в «тощие» годы стереотипы репродуктивного поведения населения — «малые семьи» становятся нормой.

Эксперты прогнозировали сокращение населения России до 130–135 миллионов человек к 2020 году и до 100–110 миллионов к 2050-му. Высказывались опасения (а кем-то и надежды), что при таких масштабах депопуляции Россия, с её географическими размерами, не сможет не только развиваться, осваивать новые территории, но и просто окажется не в состоянии их удержать, прекратит существование в нынешних границах.

Российское руководство, пришедшее в 2000 году, изначально уделяло демографической проблеме особое внимание. Среди многих принятых мер по стимулированию деторождения особо следует отметить учреждение материнского капитала, причем даже не столько в силу финансовых масштабов, сколько продуманности этого шага.

Как известно, маткапитал выделялся на второго ребенка, т. е., разрабатывая эту меру, исходили из того, что одного ребенка подавляющее большинство женщин производит на свет, а вот заводить ли второго, часто становится предметом сомнений. Маткапитал стимулировал именно рождение второго, а что особенно продуманно, выделялся не в наличной форме, а лишь для целевого использования, прежде всего для улучшения жилищных условий. Ведь жилищный вопрос чаще всего становится препятствием планам по увеличению семьи, кроме того такой подход препятствовал превращению деторождения в источник дохода для маргинальных слоев общества.

Предпринятые меры дали результат. Коэффициент рождаемости приблизился к советским показателям, а к середине «десятых» в России возобновился естественный (без учета миграции) рост населения. Численность населения РФ почти достигла советского пика. Но к концу десятилетия ситуация вновь ухудшилась в силу естественных и давно спрогнозированных причин: в период максимального деторождения вошло крайне малочисленное поколение родившихся в 90-е.

И тут пришло время новых сильных шагов, которые Владимир Путин озвучил в послании Федеральному собранию (вполне допускаю, что эти меры были запланированы несколько лет назад именно к тому моменту, когда следует дать новый «толчок» деторождению). Но в любом случае мы видим, что власть работает на перспективу, предпринимает шаги, конечные результаты которых станут ощутимыми спустя десятилетия, когда поколение путинского «бэби-бума» (а в том, что он будет, мало кто сомневается) вступит во взрослую жизнь; результаты, которые будут оказывать влияние на жизнь Российского государства не десятилетия, а даже столетия.

И как не провести аналогии с «соседней» (по отношению к России) державой ― Украиной. Её население на момент распада СССР составляло 52 млн человек, а к 2014 году сократилось до 46 млн. (т. е. снижение на 13%). После потери Крыма и Донбасса должно было остаться порядка 41 млн, но сколько реально проживает на подконтрольной Киеву территории, точно никто не знает. Эксперты называют цифру в 35 млн или даже менее, поскольку сложно оценить число временно и постоянно проживающих за рубежом, но в любом случае речь идет не об одном миллионе человек. Т. е. можно говорить о глобальной демографической катастрофе, настоящем вымирании страны, масштабы и темпы которого эксперты просто остерегаются прогнозировать.

И дело не только в том, что правители Украины все годы её «незалэжности» куда больше думали о «будущих выборах» и собственных карманах, чем о будущих поколениях, не предпринимая шагов, направленных на стимулирование деторождения. Ведь чтобы такие шаги стали возможны, нужно, чтобы государство располагало должными ресурсами, а главное — любое «стимулирование» не даст результата, если люди не будут ощущать уверенности в своем будущем.

То, что Россия выдерживает достаточно высокий, по современным меркам, уровень рождаемости, показывает, что её граждане, несмотря на привычное брюзжание, с оптимизмом смотрят в будущее, связывают его со своей страной, с её дальнейшими успехами. А чего ждать в будущем украинцам в стране с находящейся на последнем издыхании промышленностью, донельзя «уставшей», не обновлявшейся с советских времен инфраструктурой и нарастающей нищетой?

О каком «планировании семьи» может идти речь, когда «заробичанство» приняло характер эпидемии, когда едва ли не половина населения репродуктивного возраста на заработках, когда дети многими месяцами не видят отцов, а часто и мам, будучи оставленными на попечение бабушек и дедушек? О каком деторождении может думать девушка, зарабатывающая на жизнь в Польше?

А ведь «заробитчанство» плавно перетекает в эмиграцию. Только в прошлом году 500 тыс. украинцев получили российское гражданство (при этом жителей самопровозглашённых республик среди них лишь около половины). И как не отметить, что Владимир Путин неоднократно указывал на иммиграцию ментально, культурно, языково близких жителей бывших советских республик (славян в первую очередь, нужно понимать, хотя вслух это и не говорится) как на еще один ресурс решения демографических проблем России.

Можно не сомневаться, что и далее этот поток будет только нарастать, тем паче, что в языковом и культурном плане Украина все более становится чужой страной для большинства её обитателей. И как бы в скором будущем именно Украине не стать «землей без народа».

Все более расходящиеся демографические тренды двух некогда братских республик, пожалуй, нагляднее всего показывают их средне- и дальнесрочные перспективы, которые обусловлены выбранным стратегическим курсом развития: в первом случае на укрепление собственного суверенитета, жесткое отставание своих интересов в нынешнем сложном мире, в другом — расчет на то, что «сильные мира сего» оценят и должным образом вознаградят за услужливость и подобострастие. Они, собственно, и «вознаградили».

Дмитрий Славский,

специально для alternatio.org