Альтернатива

Обсуждая события вокруг Сноудена и Мэннинга, принято анализировать возможные дипломатические и даже военные последствия их деятельности. Но главный вопрос остался за кадром: как вообще подобные им персонажи оказались допущены к секретам столь высокого уровня?

Увлечение психологией и бихевиористикой охватило крупные разведки мира во второй половине 70-х, когда вызрела необходимость системного анализа череды громких и не очень измен и перебежек. Но особенно повлияло на результаты этого анализа общее западное восхищение выходившими на новый уровень системами технического контроля, а с другой стороны, увлечение усредненными психологическими тестированиями.

Логика была довольно проста.

Легкий, поверхностный анализ психологии предателей и перебежчиков, как известных, так и не очень, выявлял различные степени акцентуации личности. Если по-простому, то это когда одна черта характера под влиянием каких-то внешних факторов становится доминирующей. И постепенно вытесняет приобретенные социокультурные навыки.

Жил-был талантливый мальчик. Все талантливые мальчики мечтают прославиться и получить признание в той или иной форме. Так постаралась мать-природа со своим главным палачом: генетическим механизмом. Талантливый мальчик мог сильно стараться и трудиться, мог вовсе не стараться и не трудиться, но чего бы он ни достигал, он хотел прославиться еще и еще, потому что был талантлив. И в какой-то момент нечто (обычно это недостаточный уровень признания со стороны окружающих) переключало у него тумблер в мозгу. Страсть к самоутверждению превращалась в единственный инстинкт, погасив базовые инстинкты, включая инстинкт самосохранения. А мораль, нравственность, честь, долг, принципы – это вообще штуки, противоречащие человеческой натуре, всей ее генетике. Их выдумала цивилизация, чтобы избежать самоликвидации на ранней стадии. У них в борьбе со взбесившимся инстинктом просто не было шансов.

Так талантливый мальчик стал социопатом. А спросите любого психиатра – социопатия не лечится. Если к этому моменту мальчик был живописцем, то он переставал рисовать мадонн с младенцем и начинал швыряться в прохожих экскрементами в качестве перформанса под названием «Утро в похмельном саду».

Если же мальчик работал в разведке, то он организовывал «большую месть» несправедливо устроенному миру. В чем именно заключалась несправедливость мироустройства – это только фон, детали. Иногда – триггер.

Вроде бы все логично. Но американские функционеры от разведки, слегка подумав, сделали из всех этих научно-практических разработок добрых докторов Хаусов из госпиталя Бетесда на редкость точный, как ракета «Томагавк», вывод.

Не нужны нам талантливые мальчики вовсе. От них одни беды. Мы вступаем в новую, неизведанную компьютерную эру (тогда еще никто не знал, что из этого выйдет), агентурная разведка вырождается, пройдет еще пяток лет, и любой спутник залезет в душу, в сейф и в кровать к любому индивидууму, так зачем нам эти гении с тяжелой душевной организацией? А чтобы не допустить попадания таких субъектов в разведку, размышляли нанятые за немалые деньги бородатые эксперты в белых халатах, необходимо выявлять их на ранней стадии. И отсекать. По их главному родовому отличительному признаку: любой форме интеллектуальной экстраординарности.

Пацан решил – пацан сделал.

«Ферма» упростила донельзя IQ-тесты при приеме кандидатов не только в оперативный состав, но и в аналитический. Сократилось до критического минимума преподавание языков. Страноведение свелось к попыткам отыскать на карте нужную страну по цвету, которым она была закрашена. Я не утрирую: знаю чудовищную историю, как на экзаменах будущий Джеймс Бонд впал в ступор из-за самого факта существования Нахичеванской области Азербайджана. Она ведь тем же цветом, что и «материнский» Азербайджан, закрашена, но общей границы с ним не имеет... Непорядок. В разведку сотнями ломанулись морские пехотинцы, ранее мечтавшие только о федеральной стипендии в колледже Миннесоты, за что и уродовались где-нибудь в Форт Худе. На такого третьего секретаря посольства или «атташе по культуре» хоть какой костюм надень, все равно бритый череп и уверенность в завтрашнем дне выдадут.

Лет через десять такой буйной селекции бывший оперативный директорат ЦРУ превратился в заповедник гоблинов с одной, но очень по-американски правильной извилиной в мозгу, зато обвешанных гаджетами. Злой рок приглядел еще и за тем, что эта генетическая регрессия совпала по времени с расцветом политической корректности и борьбой за всяческое равноправие. В результате из списка недопустимых факторов для поступления на работу в разведку исчезли сексуальные девиации, хотя, казалось бы, именно это было первым, что приходило в голову просто при разборе хрестоматийной «кембриджской шестерки». А на руководящих постах сплошь и рядом замелькали женщины с непредсказуемым характером.

В связи с самоликвидацией «основного противника» в 1991 году ЦРУ и MI6 впали в коллективную кому и принялись удить рыбу в прямом смысле этого слова. И это не фигура речи. Для осознания сообщения о том, что несколько американских разведывательных спутников в середине 90-х годов были перенацелены на контроль за численностью какой-то мелкой рыбешки в африканском озере Виктория, требовались пара часов и бутылка виски. Самостоятельно – без стимулятора – эту информацию нейроны мозга отказывались обрабатывать. Название рыбешки в итоге из памяти стерлось, хотя она должна была войти в историю как первое существо с жабрами, удостоившееся внимания самых технически мощных тайных организаций планеты.

Вера во всесилие электроники и спутников привела сперва к деградации, а затем и к тихой агонии агентурной разведки. И лишь после 11 сентября все с интересом обнаружили, что оперативный директорат не знает ничего и ни о чем, а аналитический вдумчиво анализирует открытые источники и разрисовывает фотошопом спутниковые снимки Северной Кореи. В то же время по миру бродят, в том числе и под дипломатическим прикрытием, пара тысяч малограмотных, но свято верящих в свою миссию всеобщей глобальной демократизации и, увы, хорошо оперативно обученных гоблинов.

Реакция последовало незамедлительно. Оперативный директорат оперативно разогнали, гоблинов отловили и вернули в загон, но не всех, объявили открытый набор на ускоренные курсы наиболее востребованных языков (арабский, персидский и китайский). Дочитали до конца Коран. Узнали, что у иероглифов есть «ключи», и облегченно выдохнули. Жизнь стала налаживаться. И тут последовало, как всегда, большое, жирное «но».

Но правило психологического и психического тестирования никто и не подумал формально видоизменять. Всеобщая уравниловка уже стала нормой жизни.

А вся разведывательная система уже впала в такую степень зависимости от электроники, что требовала набора все большего числа младшего персонала с глубокими, а подчас экстраординарными знаниями в компьютерных технологиях. А объяснять, что из себя в плане психиатрии представляют компьютерные гении, думаю, никому не надо. И даже привлекая их из гражданских компаний на контрактной основе, никто не подвергал этих людей тестированию, а анкетные данные зачастую просто не перепроверялись.

А за эти новые, чудные десять лет мир снова изменился до неузнаваемости. Поголовная интернетизация породила новое поколение, которое уже родилось с клавиатурой в пуповине, а медсестра-пуэрториканка забыла ее перерезать. И специфика восприятия мира этим поколением новой глобализации такова, что оно быстро превратилось во внутреннего врага невероятной разрушительной силы, поскольку они, по сути, не воспринимают государственных и национальных границ. Само понятие этнической целостности у них размыто, поскольку Его Величество интернет границ не знает. Это новая, неведомая ранее угроза, которую лица с традиционными ценностями в голове даже вообразить себе не могли.

Так появились Мэннинг и Сноуден. И, я уверен, их там таких еще десятки.

Очень молодые люди с очевидными даже невооруженным взглядом психическими отклонениями, критическими сексуальными девиациями, сложным детством, интеллектом много выше среднего, крайней степенью самооценки и одновременно недооцененности и с социально-политической кашей в голове.

И нереальным доступом к государственным секретам.

Даже создание так называемого «Интеллинета» – внутреннего закрытого от внешнего мира интернета спецслужб – не решало проблему, поскольку просто рабочие обязанности Мэннинга и Сноудена позволяли им беспрепятственно контактировать со всей планетой. Некоторые ограничивались вульгарной слежкой за собственными женами, используя технические возможности спутников в несколько сотен миллионов долларов ценой, а другие заигрались в борьбу с глобализацией. Десятки рядовых неприметных сотрудников не имеют права даже приблизиться к офицерской столовой, но зато запросто могут часами развлекаться, прослушивая комнаты отдыха в здании ООН. Кстати, аналогичная ситуация и с российской закрытой компьютерной сетью в СВР. Доступ к ней имеют даже прорабы и бухгалтеры-аудиторы службы эксплуатации и обеспечения объектов, образовательный уровень которых, как правило, мало чем отличается от аналогичного показателя у любого гражданского прораба. Особой популярностью у этой публики пользуются периодически мигрирующие по этой сети «историко-аналитические» тексты о Бейдельбергском клубе и подобная вульгарная конспирология.

Вообще на советской, а затем и российской разведке все эти мутации психотипов в ЦРУ сказались, как это ни парадоксально, самым непосредственным образом – и тоже, увы, не в лучшую сторону.

Те же самые перебежчики, в мозги которых так серьезно зарылись американцы в далеких 70-х и 80-х годах, довольно быстро доставили в Москву результаты этих пресловутых изысканий, а затем и саму методику их проведения. На Лубянке, а затем и в Ясенево она была воспринята как руководство к действию лишь с некоторыми поправками на социалистические реалии того времени.

Полностью прекратилась работа с так называемыми «инициативниками», то есть молодыми людьми, самостоятельно изъявлявшими желание служить в разведке. И неважно, что большинство из них просто Штирлица насмотрелось, в них априори стали видеть психопатов, которым некуда деть врожденные преступные наклонности. Ставку сделали на молодежь из провинции с идеальной семьей и чистой биографией. Эти ребята честно тянули лямку, но во всем, что они делали, они достигали потолка и прочно упирались в него.

Из разведки начисто исчез творческий подход, чему большинство оказалось только радо. Резидентуры были морально готовы к такому повороту событий, поскольку в них и так процветали приписки и кумовство. А аналитических систем в ПГУ КГБ СССР не существовало, как это ни странно, вовсе. Они появились при центральном главке уже в конце 80-х, но занимались в горбачевское время черти чем, вплоть до поиска «мировой закулисы» и психотропного оружия (это, увы, не миф, а горькая правда). Конец этому положил, как это ни парадоксально, развал СССР. Если 1991 год вверг американцев в нездоровую эйфорию, то в уже российской, а не советской разведке выжили только те, кто действительно хотел этим заниматься. Или уж кому совсем некуда было идти. Некоторое кадровое оздоровление привело к довольно быстрому возрождению СВР как дееспособной структуры, а дальнейшее было делом техники, точнее, расстановки приоритетов.

Такой же оздоровительный эффект неожиданно оказало и техническое отставание от США, помноженное на тотальный разрыв идеологий. Разве только в последние несколько лет в России начало формироваться поколение, обладающее сходными со Сноуденом и Мэннингом идеологией и представлениями о мироустройстве. Однако их планы о карьерном росте слишком далеки от государственной службы, а уж тем более от специальных служб.

В западном мире же рамки политкорректности наложились на ошибочно понятую теорию психологической устойчивости. На первом этапе это выжгло из, казалось бы, такой сверхинтеллектуальной сферы деятельности, как разведка, всякую живую мысль и подменило ее электроникой. А затем вбросило туда на контрактной основе как раз самую слабую и психически неустойчивую социально-возрастную группу. И это только начало. То ли еще будет.

Евгений Крутиков

«Взгляд»